Арон Крупп - Со мной ничего не случится

поверхности, и залезать в сущность вещей, когда о том не просят, и вообще, из какого-то Гомеля свалилась какая-то Рита, сочинительница легенд, и лезет своими глазищами в душу.

Три с половиной года прошло, а как будто вчера, все время, как

будто вчера...

Июль стоял тогда дождливый, сплошной сентябрь, а не июль. А Таня собиралась на Кавказ. Что-то тоскливо было у меня на душе: она со своими альпинистами готовилась "сделать" Ушбу, я никогда там не бывал, но по разговорам знал, что восхождение у них очень сложное.

- Может не поедешь, а Тань?

- Ну, Костя, не как ты можешь так говорить, я же не держу тебя зимой, когда ты уходишь на Север.

- Но ты же меня отговариваешь.

- Ты же все равно уходишь.

- Мне не спокойно что-то.

- Мне тоже бывает не спокойно. Лучше к моему приезду собери свой сверххитрый телевизор. Ну, милый, что ты, в самом деле, раскис, ты же сам говорил, что это залог прочности нашей семьи, каждые полгода месяц разлуки. Ждать, волноваться и радоваться встречи. Она обняла и поцеловала меня, как маленького, в лоб.

Я нес к поезду ее рюкзак, а она была уже почти вся там, на Кавказе, и только чуточку здесь, со мной. Все альпинисты и провожающие были в сборе.

- А, Костя, привет, тебе еще не надоело ходить на Север? Разве у вас там горы? Поехали с нами, увидишь настоящие.

- А я видел настоящие, я просто ползать не люблю.

- Татьяна, твой мужик тебя оскорбляет, требуй развода.

- Я с ним потом поговорю.

Загудел тепловоз, и ребята стали заходить в вагон.

- Береги себя, Танюха, вот, возьми на счастье.

Я протянул ей вырезанную из моржового клыка фигурку ненца. Полгода я прятал ее специально для этого случая.

- Милый, ты прелесть. С таким талисманом я уже ничего не боюсь.

Мы обнялись, а потом чьи-то руки втащили ее в вагон. Все, еще минуту тускнел вдали красный фонарик последнего вагона, потом исчез.

Над опустевшим городом собирался очередной дождь, домой почти не хотелось. Доктора не было в Минске, все было противно и невыносимо. Потом я понял, что это называется предчувствием.

Я не знаю, как произошло потом, ребята мне что-то рассказывали, не очень вдаваясь в подробности, но я ничего не понимал, да и не имели значения эти подробности, просто не стало Тани, опустел город, опустел мир, не хотелось дышать...

Зимой я стал спасателем.

И вот через три с половиной года появилась Рита.

Неужели живые все-таки остаются живыми?

2. Рита Панич.

Вадим, Вадим, как ты меня обманул, ты казался самым лучшим человеком на земле. Я замирала от счастья, когда ты целовал меня, даже просто смотрел на меня.

- Мы будем самыми счастливыми людьми. Всегда.

Это ты сказал после свадьбы, как недолго это было правдой. Как быстро кончился мед! Странно, как два, казалось бы, совершенно необходимых друг другу человека могут быстро так сделать все, чтобы стать не только ненужными, но и враждебными друг другу. А у нас так и получилось.

- Я буду всю жизнь носить тебя на руках.

Очень скоро я почувствовала как не удобно мне быть у него на руках. У него совсем не было друзей, а с моими он тоже не очень ладил, и те, один за другим, отходили от меня, это было очень больно.

Я заходила к ним сама, но начинались скандалы, и я стала жить по жестокой программе: работа - дом, дом - работа. Засыхали в уборной мои горные лыжи и я, как те лыжи, засыхала. Оставался один человек, которому можно было поплакать в жилетку - Бра. Мы с ним старые друзья, еще в институте вместе учились. Когда-то он пытался сделать из меня туристку, был даже чуть влюблен. Потом это у него прошло, туриста из меня не получилось, а вот друзьями мы остались. Однажды я подошла к нему после работы.

- Юра, ты сегодня занят? Мне нужно поговорить с тобой.

- Плохо тебе?

- Да.

- Я знал. Пойдем куда-нибудь.

Мы долго ходили с ним и говорили, говорили. Стемнело, зажглись фонари, их отражения дробились в Днепре, а мы все говорили.

- Я ничего тебе советовать не буду, по моему, ты и сама все решила. Это не тот человек, с которым ты можешь жить. Я хорошо знаю тебя и немного знаю Вадима. Мне не понятен мир таких людей. А ты ближе к нам, чем к ним. Мерой оценки человека служит то, насколько он нужен другим, а кому нужен твой муж? Только себе.

- Да, это правда.

- Хочешь, я расскажу тебе о других людях?

И он рассказал мне о Косте и Саше, потом я услышала Сашины песни.

Это был действительно другой мир, где "человек человеку- друг" не догма, а норма, более того, необходимость, а иначе никак, и светлело на душе у меня. --">