Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Слёзы Царицы

старались не смотреть друг на друга. У Кара-Нингиль распух даже язык, и она с трудом могла говорить. Джучи-Катэм едва держался на ногах, и чтобы перейти с одного места на другое, он употреблял нечеловеческие усилия. Бодрее всех оставался Байгыр-хан, но он совсем помешался от голода. Смерть шла к ним быстрыми шагами.

Кара-Нингиль ждала наверху стены. О, как трудно было ей подняться сюда, но это было нужно… Она смотрела вниз, на стан Аланча-хана, и видела приготовления к новому приступу. Если бы она могла смеяться над этими храбрецами, но она только знаком руки пригласила на стену Джучи-Катэм. Когда он вполз на вершину, он увидел, что Кара-Нингиль, обняв колени, плачет… Это были последние слёзы Кара-Нингиль… О, сколько ненужного зла кругом, сколько ужасной несправедливости! Только один человек может наслаждаться несчастьями и позором других… Женщина давно умерла в Кара-Нингиль, и плакала сейчас царица, плакала в последний раз. Ей вдруг сделалось жаль этих безумцев с Аланча-ханом во главе, которые с торжеством и радостью готовятся схватить высохшую от жажды добычу, а найдут одного сумасшедшего Байгыр-хана. Вон уже звучит призывная труба… вон пьяный Уучи-Буш кричит им:

– - Я один возьму вас всех… Вы узнаете, кто такой Уучи-Буш!.. Эй, царица Кара-Нингиль, сдавайся на моё милосердие!..

– - Они уже идут… -- шептал Джучи-Катэм, наблюдая поднимавшихся по каменистой круче врагов. -- А я не могу пошевелиться, чтобы сбросить их по одному под гору…

– - Мы будем свободны, прежде чем они войдут сюда, -- отвечала Кара-Нингиль.

Ближе и ближе звучала военная труба… Байгыр-хан тоже был на стене и с удивлением смотрел кругом. Звуки трубы подняли в нём всё старое, когда он был молод и силён, и старик, собрав последние силы, запел:

"О, смерть любит храбрых…"

– - Пора… -- шептала Кара-Нингиль, когда враг уже вступил в развалины.

Она крепко обняла Джучи-Катэм, и они вместе ринулись вниз, где зияла пропасть. Даже враги вскрикнули от ужаса… А Байгыр-хан всё пел и смотрел безумными глазами на ворвавшихся на вершину Кузь-Тау врагов.

С каменной высоты к ногам Аланча-хана скатились два трупа. Лицо Джучи-Катэм было неузнаваемо: так оно разбилось о камни. Когда Аланча-хан подошёл к трупу женщины и заглянул к ней в лицо, он вздрогнул от ужаса: эта была та аячка, которая приходила к нему в Баги-Дигишт.

– - Где же Кара-Нингиль? -- спрашивал Аланча-хан, отступая в ужасе.

– - Это Кара-Нингиль, -- уверял Уучи-Буш. -- Я ли не знаю её… Да, это она.

Аланча-хан велел похоронить Кара-Нингиль и Джучи-Катэм на вершине Кузь-Тау, а Байгыр-хана оставить в его пещере, где он жил раньше.

----------

Много лет пронеслось над Чолпан-Тау, -- десятки и сотни лет. Всё такою же безлюдной остаётся Голодная Степь, от Зелёного Города остались одни развалины. Но так же высоко поднимает свою голову Кузь-Тау, так же торчат на ней развалины старой крепости, и только крутой спуск, где раньше лежали одни голые камни, теперь покрыт, как ковром, яркими цветами. Много их тут, этих цветов: розовые, синие, жёлтые… Больше нигде нет таких цветов, если обойти весь Чолпан-Тау. Народ называет эти цветы на Кузь-Тау "слезами царицы Кара-Нингиль".

Источник: Мамин-Сибиряк Д. Н. Легенды. -- СПб.: Типография И. А. Богельман, 1898. -- С. 65.

--">