Михаил Борисович Чернолусский - Под твоим небом

Чернолусский Михаил Под твоим небом

Михаил Чернолусский

Под твоим небом

(отрывок из романа "Чаша терпения")

1

На третьем этаже хирургического корпуса оказалось женское отделение, а Люда назвала именно третий этаж, разъясняя Андрею, как в больнице найти Петра.

Андрей поднялся на четвертый этаж, недоумевая, как Люда могла ошибиться.

Сидящая у коридорной двери грузная красноносая няня, не ответив Андрею на вопрос - лежит ли здесь в двадцать первой палате больной Зацепин, сердито буркнула:

- Халат взял, а ноги что ж?

- Что ноги? - не понял Андрей.

- А то. Не разрешается паркет топтать... В прихожей ящик, чехлы там... Мороки с вами... Ну чего стоишь? Не пущу так.

Андрей догадался наконец, что он должен натянуть на ботинки чехлы.

- Погоди, мать. Зацепин все-таки тут лежит?

Шмыгнув красным носом, няня взглянула наконец на Андрея.

- Ох и несмышленый ты парень.

Натягивая на ботинки большие полотняные чехлы с завязками, Андрей думал: "Как в музее, честное слово, будто тут не люди в палатах, а редчайшие экспонаты прошлых веков". От этой мысли родилась уверенность, что больница по всему видно - хорошая, и Петра быстро вылечат.

Он шел по коридору, медленно волоча ноги, и было такое ощущение, что на ногах у него гири, а не легкие чехлы.

В первом же холле у окна, рядом с огромным фикусом Андрей увидел бледнолицего человека в синей пижаме, сосредоточенно смотрящего на потолок. Человек перевел взгляд на Андрея - сухой, резкий, отталкивающий, как бы насквозь простреливающий. Андрей испугался этого взгляда, отвернулся и прошел мимо. Но моментально подумал, что черные с изломом брови - очень уж знакомы ему, и не успел сказать самому себе: "Да это же Петр, черт меня побери!", как тут же услыхал:

- Андрей!!.

Они сидели рядом с фикусом, который отгораживал от них окно, чтоб не дуло. У Петра смягчился взгляд, и теперь все черты его лица были вновь знакомы Андрею. Но все же он чувствовал, что Петр непривычно отдален от него, находится как бы за невидимым барьером и преодолеть этот барьер немыслимо сейчас ни одному, ни другому. Но если Андрея с первой же минуты стало мучить сознание этой непонятно почему возникшей разобщенности, то Петр, казалось, напротив даже содействовал тому, чтоб черта холода между ними сохранялась. Словно бы за время их разлуки Петр познал какую-то важную тайну, которую не вправе был никому поведать.

Андрей сбивчиво начал говорить.

- Я к тебе без передачи... Люда сказала - все есть... у тебя диета. Петр кивнул. - Между прочим, - продолжал Андрей, - представляешь, попал в женское отделение... Курьез...

Петр слабо улыбнулся.

- Она сама в первый раз там меня искала.

Андрей замер. Перевернула душу улыбка Петра, она выдала его худобу и бессилие. Теперь даже на щеках у него были морщины. И пожелтели зубы.

- Ты не сдавайся, Петро! - вдруг вырвалось у Андрея. Чтоб не выдать своего испуга от состояния Петра, Андрей, не подбирая более слова, заговорил быстро и напористо: - Желудок - это такая штука, знаешь, измотает до последней степени. Потом - бац и все, человек пошел на поправку. Да, да! Вот в нашем батальоне однажды на марше у одного солдата...

- У меня не желудок, - остановил Петр Андрея, будто за руку схватил на бегу.

Андрей замолчал, уставился на друга.

- А что же тогда? - спросил он, хотя чувствовал, что боится узнать правду.

- Черт его поймешь... Вот разрежут, увидят. - Петр почему-то порылся в карманах своей синей пижамы и равнодушно зевнул.

- Значит, операция? - А Люда мне не сказала.

- Она ушла до обхода, а выяснилось это после.

- И ты согласился? Легкие у тебя проверили?

- Легкие в норме. Профессор говорит - полип в гортани оторвался. И якобы есть еще.

- Ну вот. А говоришь - черт его поймешь.

Петр на это ничего не ответил.

Странное дело, как только зашла речь об операции, то есть о самой болезни, Андрей перешел на деловой тон, почти совсем уже не волнуясь, словно говорил теперь о ком-то третьем.

- Ладно, баста. - Петр ударил Андрея ладошкой по колену. - Давай о деле.

- Разве мы не о деле?

- Нет... Как съездил?

По коридору вдоль палат сновали сестры в белых халатах, словно бегали. Неторопливо, постукивая шлепанцами, прогуливались по-двое больные. У некоторых были красивые пижамы розово-голубой расцветки, и Андрей хотел спросить Петра - почему же у него такая облезлая синяя пижама. Но надо было отвечать на вопрос. Трудно так вот сразу вернуться к той жизни, что оставлена на время встречи --">