Михаил Павлович Маношкин - След человека

Михаил Маношкин След человека

Ездовой Сафин подогнал лошадей к воротам старенького, крытого соломой двора. Рассветало. Лошади понуро стояли на ледяном ветру, их впалые животы и худые бока были покрыты инеем. Всю ночь по бездорожью они тащили пушку, а теперь с молчаливой покорностью ожидали своей дальнейшей участи. Острая жалость к ним кольнула Сафина.

— Терпеть надо… Сено, тепло будет…

Постукивая твердыми, как булыжники, валенками, он вытащил колышек, вставленный в петли вместо замка, отворил одну створку ворот, потом другую, завел упряжку с орудийным передком во двор, притворил ворота изнутри, оставив щель для света. Когда глаза привыкли к полумраку, он различил разгороженный жердями и соломой угол, в котором стояла корова.

Он поставил передок у стены, дышлом к воротам, отгородил для лошадей закуток, чтобы не бродили по двору, расхомутал кобылу, но другой хомут не поддавался его усилиям: вытянувшаяся узловатая супонь смерзлась, окоченевшие пальцы никак не могли ухватить конец ремня. Гнедой неторопливо мотал головой.

— …Черт, — выругался Сафин и сунул руки в карманы, не преставая постукивать булыжниками валенок. Вчера, снимая с позиции пушку, он до колен провалился в яму, заполненную жидким, как кисель, снегом, а к вечеру дохнуло холодом, ударил мороз.

Притоптывая, Сафин заметил под крышей сено, и, не раздумывая, полез по скрипучей лестнице. Он разом захватил чуть ли не половину сена и сбросил вниз. Спустившись аккуратно, подобрал и перенес к лошадям. Удовлетворенно зафыркав, они уткнулись мордами в сено, а Сафин опять взялся за хомут. Супонь все равно надо было заменить, — он достал нож, зубами раскрыл его и после нескольких безуспешных попыток разрезал ремень.

С улицы несмело вошла женщина и молча остановилась.

— Здорово, мамаш! Твоя корова? — Странно и любопытно было ему видеть в километре от переднего края и женщину, и корову. Но женщина молчала, и во всей ее фигуре были выражены покорность и безнадежность, этот невесть откуда взявшийся солдат кормил лошадей ее сеном, которое она экономила как хлеб.

В ворота проскользнула девочка лет двенадцати. На ней были большие разбитые валенки, длинное, с материнского плеча, поношенное пальто, байковый платок, из-под которого глядели настороженные глаза.

— Корова, а? Мясо! — смеется, притоптывая, Сафин.

Корова в его представлениях никак не вязалась с войной.

Девочка увидела у Сафина нож, кинулась в испуге к матери.

— Чево ты, дочка… Мясо, что ж еще…

Она молча заплакала. Сафин с недоумением взглянул на нее.

— Пугал, а? — он рассмеялся, складывая и убирая нож.

— Зачем сено взял? — возмущенно вскрикнула девочка. — Чем мы корову кормить будем?

— Кони голодный… Пушка возить…

Он слышал, как похрустывали сеном лошади, а видел сгорбленную фигуру матери и отощавшую корову, около которой не было ни клочка сена. Завтра или послезавтра он будет далеко от этой деревни, а женщина с девочкой и голодной коровой останутся здесь, на пустом дворе. Он с тоской взглянул на изнуренных лошадей, наклонился:

— Но, дохлый…

Он сгреб сено, поднял, попятился к лестнице. Над крышей с воем пронесся снаряд, разорвался за деревней.

— Все одно теперь. Пусть… Пусть едят. Может, сами тут останемся… — Сафин разделил сено пополам — лошадям и корове. В его движениях отражалось неловкое смущение.

— Ступай в избу, сынок. Печку затопила. Доить буду…

Изба мало чем отличалась от других русских изб, в которых останавливался Сафин. Посредине весело розовела железная печка. Сафин вытянул руки над жаром. Отогреваясь, они невыносимо заныли, а ноги еще не чувствовали ничего. Он снял полушубок, стащил с себя валенки. За высотой, где стояла противотанковая батарея, бухали разрывы. Сафин насчитал восемь. «Мне-то у печки что, в поле ребятам хуже… — подумал. — Разулся: сено брал…»

Лед на валенках подтаивал, образуя корочку, легко сползавшую с шерсти. Сафин стряхнул лед, перемотал потеплевшие портянки, обулся, надел полушубок. Шапки он не снимал.

— Что ж мало грелся? — спросила, входя в избу, мать.

— Кони поить надо. Куда в колодец ходить?

— Люся, покажи. Варежки вот надень, свои-то во дворе забыл…

Сафин взял варежки, взглянул щелочками глаз на мать, и его круглые щеки украсились ямочками.

— Люся, не надо, сам найду.

Он вышел. Мать положила рукавицы Сафина на табурет, придвинула к --">