Младен Оляча - Козара

должны быть физически уничтожены. Раненых убивать. Взятых в плен трудоспособных мужчин старше пятнадцати лет отправлять в особые лагеря или на принудительные работы в Германию. Труднодоступные населенные пункты и все партизанские укрепления подлежат полному уничтожению. Воинские части обязаны беспощадно и со всей строгостью расправляться с населением, враждебные настроения которого не вызывают сомнения. Враг должен быть лишен всех средств существования, а это значит, что оставленные села надо уничтожать, сжигать жилища и уводить население в лагеря и на принудительные работы. Генерал Кунце, командующий Юго-Восточным фронтом, от имени фюрера приказывает соединениям, занятым в операции на Козаре, выполнить поставленную задачу не долее чем в десятидневный срок, с тем чтобы освободившиеся воинские части могли быть переброшены на Восточный фронт, против русских, или же, в случае высадки английских войск, в Грецию.

Читая приказ, майор Дитер вспомнил совещание третьего марта в Опатии. Тогда из отборных немецких, усташских, домобранских и венгерских частей была сформирована западно-боснийская военная группировка (Kampfgruppe Westbosnien), получившая задание прочесать всю Козару. Припомнил он и торжества, устроенные в честь немецких генералов и офицеров: Шталя, Боровского, Гойтнера, Веделя, Фрица и других, подразделения которых вошли в западно-боснийскую группировку. Командующий группировкой, бывший командир 714-й дивизии генерал Фридрих фон Шталь, поднял первый тост за Ганса Гойтнера, командира 718-й дивизии, хорошо известного козарским партизанам. Еще прошлой зимой он вел с ними бои на Дубицком шоссе, в Двориште, Меджуводже, в Брекине и Ютрогуште, пытаясь сквозь снежные заносы прорваться в отрезанный Приедор и помочь окруженному в нем хорватскому гарнизону, который уже несколько недель томился там, зажатый в клещи партизанами.

На приеме было весело: много вкусной еды, много ракии, вина, женщин. Дитеру было бы совсем хорошо, если б он постоянно не ловил себя на том, что следит, какую подают ему ложку, нож, какое вино он пьет, чистая ли вилка, хорошо ли вымыта тарелка, на которой принесли мясо. Надо быть осторожным, так как находишься в смрадной и грязной стране. Чудовищно грязной. Нигде нет уборных, а если порой они и попадаются, то до того отвратительны и загажены, что просто невозможно ими воспользоваться, вот и приходится бегать за нуждой по холмам да перелескам, где в тебя каждую минуту может угодить пуля.

Была на приеме и музыка: скрипка, бубны, контрабас, даже рояль, правда, расстроенный. Оживление перешло в шумное веселье, особенно после того, как осушили первые бутылки ракии. Дитер предпочитал ее всем остальным напиткам и пил до дна, потому что был уверен, что она без примесей, и при этом вспоминал русскую водку, с которой боснийская сливовица может вполне соперничать и даже, пожалуй, лучше ее но вкусу.

Были и красивые женщины. Им здесь явно нравилось, они кокетничали и смеялись, с восхищением поглядывая на немецких генералов и офицеров, а это вызывало ревность хорватских офицеров, так как некоторые женщины без всякого стеснения подставляли немцам для поцелуев щеки и губы и любезничали с ними на глазах у своих единоплеменных обожателей. Ревностью можно объяснить и неосторожный поступок усташского подполковника Рудольфа, который грубо оттолкнул от майора Дитера хорошенькую бабенку. Дитер сначала взбесился и готов был затеять скандал, но потом лишь усмехнулся, демонстрируя Рудольфу свое превосходство и давая пенять, что тот грубиян и деревенщина, не знает правил хорошего тона. Рудольф попытался сгладить неприятный инцидент. Он извинился перед майором и вдруг заговорил с ним о какой-то женщине из загребской усташской организации, которая, переодевшись крестьянкой, отправилась на Козару для сбора сведений о численности, расположении и оснащенности партизанских отрядов. Дитер слушал Рудольфа без особого внимания, он не верил в его искренность, но, будучи человеком воспитанным, улыбался и кивал головой.

Делая вид, что слушает Рудольфа, он рассматривал фра-Августина, священника в военной форме. Из-за голенища у него торчал нож. Дитеру, набожному христианину, веровавшему в непогрешимость духовенства, фра-Августин напомнил стервятника, замершего над трупом. Рядом со священником сидел Муяга, городской чиновник, который бубнил что-то бычьим голосом. К тому же при каждом слове в уголках его --">