Владимир Коротких - Броневержец

минного поля вынес, командир полка представление на орден посылал. Но в штабах что-то переиначили, вместо ордена присвоили ему звание майора и перевели зампотехом батальона в соседний мотострелковый полк. В общем, все постепенно улеглось. А примерно через год в одном из рейдов, когда он со своими бойцами подбитый бэтээр из кишлака тягачом вытаскивал, духи по ним из минометов шибанули. Ему тогда осколком мины кисть на руке сильно повредило. Комиссовали его. Правда, в этот раз ему и орден вдогонку дали…

— Где ж он сейчас?

— Не знаю.

— Ну, а я… — Он ненадолго смолк, глядя в темное окно кабины. — Восемь лет свежим таежным воздухом легкие вентилировал. Сидел обычно, как и другие сидят. Но морально, можно сказать, легче других сидел. У меня идейная причина была — отдушина! Конечно, зона не курорт. За такие преступления на курорты, известное дело, не посылают, но все же я знал, что не зря сижу. Должок отрабатываю, грех замаливаю. Перед Шуриком Рахимовым. Если б я того ублюдка не пристрелил, то всю жизнь маялся бы! И в гробу я видал то самое раскаяние! Шлепнул вражину и не жалею. Ни грамминочки! За это и отсидел. А раскаяние — дело мое, личное. И так ведь маюсь! Мог бы и сам тогда на бэтээре как-нибудь постараться порулить, глядишь, на фугас и не наскочил бы. Хоть и понимаю мозгами, что в тот момент я уже был не рулила, но иногда все же так накатит! Каждый сантиметр на той дороге по новой мысленно меряю. Миллион раз уже промерил! Каждую минуту того дня помню, до секунды. Стал он мне главной развилкой в жизни. А уж как отмахал я бензопилой свою восьмилетнюю делянку, сразу домой вернулся. Шоферил в колхозе, дом родительский перестроил. На моря-океаны так и не собрался. Хотя Колька Дынин, когда приезжал на побывку, звал с собой. Он тогда уже старпомом на торговом судне в загранку ходил. Молодец Колька! Поехали, дескать, со мной, мне надежные люди нужны, а то так и будешь до конца жизни в мазуте ковыряться. Но я чего-то не собрался. Не судьба, значит. А что мазута? В жизни у каждого своя мазута. Моя, она хоть и руки чернит, зато душу не разъедает. Потом уже, когда наш колхоз совсем развалился, я в дальнобойщики двинул. Сначала тяжело было. Работы мало, машины старые. Турки тогда со своими тягачами все наши дороги оккупировали. Ну, а щас — нормалек! Все наладилось. Теперь, как говорится, имея темное прошлое, предпочитаю говорить исключительно о светлом будущем! Время бежит, жизнь идет! Жаль, что проходит. Но в общем — норма! Зарабатываю прилично! На семью хватает! Живем хорошо, дружно.

— Большая семья?

— Жена и сын. Сын три года назад женился. Дом ему отдельный строим. Внучка. Короче, все путем! Погоди, щас тебе фотку покажу! — Он полез в бардачок и достал фотографию. — Гляди. — Он поднес снимок ближе к плафону освещения. — Вот мы всем семейством! Сыну тогда еще только одиннадцать лет было. В городском ателье снимались.

Фотография была цветная. На снимке у бутафорского камина стоял он, а перед ним на стульях сидели жена и сын. Светловолосая симпатичная женщина обнимала смуглого чернявого мальчугана, совершенно не похожего на родителей. Я невольно поднял глаза.

Он улыбнулся и кивнул.

— Да… Все правильно. Отчитался я перед Шуриком Рахимовым… Нас тогда перестройка казнила, а у них там вообще, лучше не пересказывать… В общем, забрал я их оттуда…

На рассвете мы разъехались в разные стороны.

Прощаясь, он коротко сказал:

— Будешь мимо нашего села проезжать, сворачивай в гости. Буду рад. Спросишь Леху Шашкина, тебе любой покажет, где мы живем. Все знают…

--">