Федор Дмитриевич Залата - Он сделал все, что мог

Федор Залата Он сделал все, что мог

Подвигу чекистов-контрразведчиков на войне посвящаю.

АВТОР

1

Роман Козорог не сразу понял, что его душат. Он только что был дома, встретился в поле с Ольгой, женой; она налетела на него, словно белая птица, обвила руками шею, но вдруг до того больно сдавила ее, что он стал задыхаться.

— Ты с ума сошла, пусти! — наконец, вскричал Роман, оттолкнув жену.

Еще не совсем придя в себя, он понял, что это вовсе не сон, что это не Ольга сдавила ему горло, а его в самом деле душат, и ему пришел конец. Чьи-то пальцы, холодные и острые, вцепились в его горло, и он вот-вот задохнется. Он рванулся всем телом, голова его соскользнула с тощего вонючего матрацика. С хрипом глотнул воздух, схватил вцепившиеся в горло руки и, напрягшись из последних сил, оторвал их и тут же наугад двинул кулаком в темноту. Попал. Слышал, как кто-то полетел со второго яруса нар вниз и шмякнулся о земляной пол.

— Шкура, изменник, предатель, — сипло прохрипело снизу, и Козорог узнал голос Руденко. Майор Руденко. И подумал: все верно! И шкура, и изменник, и предатель. Иначе думать он и не может. И ничего ему не скажешь, ничего не объяснишь. А он, Роман, давно ждал этого. Думал, так и не дождется, или загнется тут, или пристрелят, как это случилось с Пашей Ромашовым, но вот все-таки дождался.

— Попробуй только еще раз, — сказал Козорог. У него дрожали руки, ноги, противно вздрагивало все тело. Он опять прилег, но тут же снова сел, подогнув под себя худые, костлявые ноги и обхватив их такими же худыми, костлявыми руками. Ложиться теперь нельзя, уснешь — крышка.

В блоке стояла мертвая тишина, лишь слышно было, как пробегают крысы и шуршит стружками матрац Руденко. Ну, железный парень! И Роман стал припоминать разговор с ним, который состоялся сегодня вечером.

Днем было что-то похожее на митинг. Всех, оборванных, очень голодных, выстроили на плацу в каре, более часа стояли на жестоком морозе, наконец прибывший в лагерь вербовщик произнес пространную речь, он почти не выговаривал «р» и заменял его твердым «г», либо вообще ничем не заменял: «Войне ского конец. И честные уские, котоым доога одина, должны сейчас подумать о ней. Кто желает быть на свободе, сытым и одетым — два шага впеод!». Никто из строя не вышел. Козорог, уже совершенно окоченевший, сказал: «Подумаем» и сразу же почувствовал на себе презрительный взгляд всего каре. А сказал он прежде всего потому, что видел: кое-кто уже почти превратился в сосульку, некоторые едва стоят на ногах, их поддерживают товарищи, упасть нельзя — тут же капо подхватят и поволокут в яму. «Хоошо, — сказал вербовщик. — Можете до завт’а подумать. Блок двенадцать, комната шесть, кто желает — п’ошу.

С утра до вечера узники концлагеря «строили социализм»— так издевательски зондерфюрер Раух называл бессмысленный перенос в ладонях песка из одного угла лагеря в другой, при этом упаси бог хоть чуточку просыпать на вылизанный настил: стоявшие цепочкой капо тотчас пускали в ход плетки с проволокой. Но плетка — это еще полбеды, пускали в ход и парабеллумы с разрешения или по приказу Рауха. Раух восседал в кресле в почти стеклянной будке, что стояла на возвышенности посредине двора и, подобно римскому императору во время боя гладиаторов в Колизее, мог карать и миловать. Достаточно было ему опустить руку в перчатке вниз — и просыпавшего песок уже волокли в морг. Вчера так был убит и Паша Ромашов. На этот раз Раух был особенно жесток: к вечеру успели уволочь троих. Видимо, и таким способом помогал он вербовщику: хотите жить — соглашайтесь. Козорог знал, что Руденко ищет случая прикончить Рауха, погибнуть самому, но и его прикончить, и все ждал, когда Раух окажется рядом, чтобы вцепиться ему в горло мертвой хваткой или черкнуть по шее лезвием, он и лезвие где-то раздобыл, тщательно прятал его в подошве башмака, но Раух был очень осторожен. Даже обходя строй военнопленных, а обходил он его всегда с открытой кобурой, никогда не подходил близко к пленным. Не успеешь на него наброситься, как получишь пулю. И все же Руденко ждал случая. Свое намерение от Козорога он не скрывал: они успели сдружиться.

Плетясь в сумерках к своему блоку, Руденко подошел к Козорогу, спросил:

— Ты серьезно?

— Насчет чего?

— Насчет «подумаем».

— А что, разве думать нельзя?

— Думать можно что угодно, но зачем же ляпать?.. --">