Владимир Григорьевич Корнилов - Искра

К 50-ЛЕТИЮ

ПОБЕДЫ

1945–1995

Владимир Корнилов ИСКРА

Романтическая повесть о любви, смерти и бессмертии

ДЕТЯМ ВОЙНЫ ПОСВЯЩАЕТСЯ

В надежде на духовное просветление людей, еще не отвращенных от литературы, решился я на издание недавно законченной своей повести. В том нравственном беспределе, в который ввергнуто наше общество, прикосновение к чистым человеческим чувствам, проявленным даже в жестком оскале войны, быть может, пробудит стремление быть лучше времени, в котором не по нашей воле довелось нам жить.

Думаю, читатель поймет, что повесть эта далеко не только о мальчишках и девчонках той, уже ушедшей от нас войны.

В. КОРНИЛОВ

«БОЖЬЕ ЧУДО»

Звали ее Искра. Рыжие, как огонь, ее волосы, откинутые, будто ветром, на сторону, светились даже в ночи.

В том уверял нас Серега, внук Таисии Малышевой, суровой, молчаливой женщины, чье слово для всех живущих в деревне с чистым, будто промытым, названием Речица, значило не меньше, чем слово, взятое из писаного закона.

То, что Серега вырос под суровым приглядом бабки Таисии, каким-то самостийным образом возвышало его среди деревенского мира. И когда Серега говорил, что видел, как жарко светились в ночном лесу волосы Искры, и вся она светилась, словно огонь, ему верили, потому что все мальчишки, как и сам Серега, были влюблены в нее.

Такая вот, на удивление, не знакомая нам Искра вдруг появилась перед нами. Встала, сощурив свои зеленые, нам показалось почему-то, золотисто-зеленые глаза, смотрела вприщур на наши тяжело отвисшие над штанами рубахи — у каждого была за пазухой наворованная с чужих огородов морковка.

— Так, — сказала Искра, глаза ее в гневе распахнулись, и вся зелень лесов, среди, которых мы жили, померкла перед зеленью ослепивших нас глаз.

— Так, — повторила тихо Искра. — Кто-то спину гнет над грядками, а кто-то, как лесные тати, крадут чужое добро себе на забаву? Это что, такой у вас закон — брать не свое?!

С минуту мы стояли, окаменев от ее дерзости. Самый маленький из нас, Колька-Горюн, заискивая перед Серегой, пискнул:

— Видали мы таких!.. — и мы дружно повторили: «Таких мы видали!»

А вотсейчас, из многих прожитых лет возвращаясь мысленно к тому дню, часу, минуте, честно скажу: в душе каждый из нас ошеломленно подумал. — Нет, такой мы еще не видали!..

Искру, как девчонку, мы знали, росла она в нашей деревне. И в классе с нами сидела — заморыш с конопушками на щеках, не пойми какого цвета волосами, заплетенными в две куцые косички, да еще с бантиками из пестрых лоскутков. Была она в классе, и вроде бы не была, по крайней мере, для нашей боевой мальчишеской ватаги. Мы жили водном мире, она — в другом. Больше на лавочке у дома с книжечкой сидела, да с сеструхой, что на учительницу в городе училась, по-за деревней в летнюю пору послушно гуляла, подлаживаясь под городскую. В общем, пока мы учились и вольничали, для нас ее не было.

И вот, пожалуйста, когда мы стали обходиться своим умом, явилось перед нами божье чудо!

— Иди-ка ты… — сказал сквозь зубы Серега, он был из мальчишек независимых, выше воли ничего для него не было. — А то…

— Что — а то? — Искра еще больше прищурилась, глаза ее снова вызывающе сверкнули. — Синяков навешаешь? Эх, ты, че-ло-век!..

В ту нашу первую встречу, состроив презрительные рожи, мы прошествовали мимо. Колька-Горюн в своем постоянном усердии даже толкнул Искру плечом.

Было у нас правило: все добытое на чужих огородах — моркву или репу — никто не смел съесть просто так, достать из-за пазухи и схрупать. Все добытое бросали в омут, где всегда купались. И только занырнув и подцепив содна добычу, каждый из нас мог распорядиться той же морковкой. Стараясь друг перед другом, мы с азартом ныряли, и минуты эти для нас были торжеством ловкости и силы.

В тот день, когда Искра встала на нашей дороге, все пошло наперекосяк: как ни старались мы шуметь и держать, как будто назло кому-то, — азарта не получалось. Будто защелка какая-то соскочила, прикрыла наше веселье.

Серега первым вышел из воды, уткнулся в траву, лежал молча. Притихли рядом и мы, ждали, --">