Александр Дюма - Ожерелье королевы

Александр Дюма Ожерелье королевы

ПРЕДИСЛОВИЕ

Прежде всего, да будет нам позволено коротко объясниться с нашими читателями по поводу заглавия, только что нами написанного. Уже двадцать лет мы беседуем с читателями, и я надеюсь, несколько нижеследующих строк не ослабят нашу старую дружбу, а укрепят ее.

После того, как мы сказали последние наши слова, у нас совершилась революция; эту революцию я предсказал уже в 1832 году, я проследил ее нарастание, я описал ее свершение и более того: шестнадцать лет назад я рассказал о том, что я сделаю — и что сделал — назад тому восемь месяцев.

Разрешите мне привести здесь последние строки пророческого эпилога моей книги «Галлия и Франция»:

«Вот бездна, которая поглотит наше нынешнее правительство. Фонарь, которым мы освещаем его путь, осветит лишь его крушение, ибо даже если бы оно и захотело повернуть на другой галс, теперь оно этого уже не смогло бы: его увлекает слишком быстрое течение, его гонит слишком сильный ветер. Но в час гибели наши воспоминания — воспоминания человека

— возобладают над стоицизмом гражданина, и раздается голос: «ДА ПОГИБНЕТ КОРОЛЕВСКАЯ ВЛАСТЬ, НО ДА СПАСЕТ БОГ КОРОЛЯ!» И это будет мой голос».

Сдержал ли я свое слово и прозвучал ли единственный во Франции голос, который в момент падения династии сказал «прощай» дружбе с августейшей особой, достаточно громко, чтобы его услышали?

Революция, предвиденная и объявленная нами, не застала нас врасплох. Мы приветствовали ее как явление фатально неизбежное; мы не надеялись, что она будет прекрасна, мы боялись, что она будет ужасна. За двадцать лет, в течение которых мы изучали прошлое народов, мы познали, что такое революция.

Мы не будем говорить о людях, которые ее совершили, и о людях, которые ею воспользовались. Всякая буря мутит воду. Всякое землетрясение переворачивает пласты земли. А потом, по естественным законам равновесия, каждая молекула обретает свое место. Трещины в земле закрываются, вода очищается, и небо, на короткое время потемневшее, смотрит на свои золотые звезды в бескрайнем озере.

Наши читатели увидят, что после 24 февраля ^{note 1} мы остались такими же, какими были до него: одной морщиной стало больше на лбу, одним рубцом стало больше на сердце — вот и все, что произошло с нами за истекшие страшные восемь месяцев.

Мы по-прежнему любим тех, кого мы любили; мы уже не боимся тех, кого мы боялись; мы как никогда презираем тех, кого презирали.

И в нашем творчестве, как и в нас самих, не изменилось ничего; быть может, и в нашем творчестве, как и в нас самих, одной морщиной и одним рубцом стало больше. Вот и все.

Нами написано уже около четырехсот томов. Мы изучили множество веков, мы воскресили множество действующих лиц, восхищенных тем, что они восстали из мертвых в великий день опубликования книги.

И вот, мы заклинаем этот мир, населенный призраками: пусть он скажет, приносили ли мы когда-нибудь в жертву нашему времени его преступления, его пороки или же его добродетели; о королях, о вельможах, о народе мы всегда говорили правду или то, что мы считали правдой; и если мертвые имеют такие же права, как живые, то как мы не причинили никакого ущерба живым, так не причинили никакого ущерба и мертвым.

Есть сердца, для которых всякое несчастье священно, всякое крушение почтенно; уходит человек из жизни или сходит с престола — уважение заставляет их склониться перед открытой могилой или перед разбитой короной.

Когда мы написали заглавие вверху первой страницы этой книги, это отнюдь не был, скажем откровенно, свободный выбор темы, продиктовавший нам это заглавие: это пробил его час, это пришла его очередь; хронология нерушима: за 1774 годом неизбежно следует 1784 год за «Джузеппе Бальзамо» — «Ожерелье королевы».

Но пусть будет спокойна самая чуткая совесть: именно потому, что сегодня можно говорить все, историк будет цензором поэта. Не будет сказано ничего дерзкого о королеве-женщине, ничего сомнительного о королеве-мученице. Мы живописуем человеческие слабости, королевскую гордость, это правда, но живописуем как художники-идеалисты, которые умеют добиться сходства, взяв лучшие черты модели, как художник по имени Ангел, который в любимой женщине обрел Мадонну ^{note 2}; между гнусными памфлетами и неумеренными восхвалениями мы грустно, беспристрастно и торжественно пойдем путем поэтической мечты. Та, чью голову с побелевшим лицом палач показал народу, обрела --">