Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - ПОСЛЕДНЯЯ ТРЕБА

опустил глаза. Все были против лесника и не отпустят его, а идти против мира он не мог.

- Ах, какой грех... Так помирает твоя Парасковья? — повторял поп Савелий, поднимая глаза на Евтропа. - Кто же там, на кордоне?

- Да она не одна. Танька при ней. Восьмой год Таньке-то пошел в Петровки. Ну, мальчонко... Уж больно она маялась, пока Господь разрешил...

Наступила длинная пауза. Мужики угрюмо молчали, переминаясь с ноги на ногу. Евтроп смущенно перебирал в руках свой олений треух и не двигался.

- Так уже, видно, тово... - заговорил поп Савелий,

разглаживая бородку. - После обедни, значит... Главное:

народ ждет. Сейчас к обедне будут благовестить, а после

обедни и поедем. До кордона не меньше десяти верст

будет.

Поп сделал знак старшему трапезнику, чтобы тот шел на колокольню. Это движение испугало Евтропа. Он схватил попа Савелья за широкий рукав рясы и проговорил хриплым шепотом:

- Живые-то подождут, поп, а Парасковья помирает… ждет она...

Тут произошло что-то особенное. Старик трапезник пошел по левой бабьей стороне и точно завяз. Его не пускали ни взад ни вперед. Бабы окружили его живой стеной, как овцы. Старик пробовал раздвинуть толпу, размахивал руками, уговаривал, но все было напрасно.

- Да вы очумели, никак! - вступился староста, пробиваясь на выручку застрявшему трапезнику.

- А не твое дело! - отрезала ему ближайшая бабенка, отталкивая руками. - Попробовал бы сам бабью-то муку принять...

Это послужило сигналом. Бабы зашушукали все разом, где-то послышались причитанья, стоны и всхлипыванья.

- Мы обождем, - крикнул из толпы старушечий голос. - Поезжай с Богом, поп Савелий... Не таковское это дело, чтобы мужиков слушать.

Мужики смущенно молчали. Поп Савелий оглянул толпу и понял, что ему следовало делать. Он отправился в алтарь, помолился, взял походную дарохранительницу, надел старенькую баранью шубёнку и опять вышел на амвон. Здесь он подошел к местному образу Богоматери и помолился. Он любил этот образ, -какой кроткий лик смотрел на его паству, а тут еще предвечный Младенец с простертыми вперед руками.

Толпа расступилась, когда поп Савелий, заплетаясь в своей шубенке, быстрыми шагами пошел к выходу. Евтроп шагал за ним, опустив голову. Жгучее чувство тоски у него сменилось смутной надеждой... А может быть, Господь помилует для сирот? Ведь трое их, сирот-то, с новорождённым... Ах, скорее, скорее: Парасковья ждет?

Раз решение состоялось, никто больше не спорил. Мужики толпой вышли проводить попа. У церковной ограды, потонувшей в глубоком снегу, была привязана Лысанка, знаменитая лошадь Евтропа, ходившая за ним, как собака. Это была самая неуклюжая тварь самой невозможной масти, точно вымазана была сметаной и вдобавок с белыми глазами, что придавало ей глупо-дикий вид. Евтроп хотел садиться в свои сани, когда его остановили.

- Куцы ты лезешь, дуролом?!.

Евтроп ничего не понимал. Мужики обступили лошадь и решили все дело.

- Поп Савелий поедет один, потому как Лысанке двоих-то вас везти не под силу, пожалуй, будет... Убродно сейчас ехать, а Лысанке надо еще два конца сделать. Доедешь один-то, поп?

- Как не доехать, доеду, - согласился поп, запахивая свою шубенку.

- Повертка будет на шестой версте, так ты держи правой руки... - советовали мужики, усаживая попа в сани. - Ну, с Богом! Да ты тово, поп, ро́спашнем не езди... Вот тебе опояска. Вон как погода-то завивает... Помни по-вертку-то.

Кто-то снял опояску, и ею опоясали попа. Чья-то рука поставила воротник, другая нахлобучила баранью шапку на самые уши, и поп был готов. Отвязанная Лысанка взглянула на хозяина, брыкнула задними ногами и не хотела идти. Двое мужиков под уздцы вывели проклятую скотину на дорогу, двое других пристегнули ее, и Лысанка рванулась так, что поп едва усидел.

- С Богом!..

II

Зимняя вьюга выла волком. Кругом было темно, как в трубе. Сухой снег переносился с места на место, как толченое стекло. Полозья скрипели, точно их кто хватал зубами. Одним словом, настоящая волчья ночь. Но поп Савелий ничего не боялся: разве в первый раз ему приходилось ехать с требой в такую погоду?

Отъехав, он оглянулся на церковь. Она светлела в снегу, как фонарь. Поп выпростал правую руку из меховой рукавицы и перекрестился. Он любил свою деревянную церковь, как родную мать. А вон в стороне и церковный домик, заметенный сугробами. В одном окне чуть брезжился слабый свет от лампадки. Село Полома совсем затерялось в глухом --">