Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Осип Иваныч

и поехал с Чинетти на Ягодный. Ночь была, на счастье, светлая. В воздухе тихо кружились медленно падавшия пушистыя снежинки, замерзшая земля звенела под копытами лошадей, как стекло, молодой месяц разливал радужное сияние колыхавшимися столбами. Торжественно и тихо было в лесу, точно все живое умерло навсегда, и только где-то далеко выла волчья голодная стая, заставлявшая лошадей фыркать и пятиться.    -- Ну, и задачу задал Осип Иваныч ,-- ворчал майор , напрасно закрывая мерзнувшия колена полой нагольнаго полушубка -- полы раз езжались, и мороз начинал щипать грешное майорское тело.-- Нашел время умирать... чудак , право!    Наши путники еще издали увидели слабый огонек , мерцавший в конторе Осипа Иваныча. Майор не без удоволествия соскочил с лошади, стряхнул с себя снег , потянулся всем корпусом , так что хрустнуло в нескольких местах , и бодро взбежал на крылечко. Отворив дверь, он чуть не попятился: умиравший Осип Иваныч лежал на своем старом диванчике, а против него на стуле сидела Марья Ивановна и вполголоса читала какую-то большую книгу в кожаном почерневшем переплете. Осип Иваныч открыл глаза и сделал попытку улыбнуться: он узнал майора.    -- Вы, пожалуйста, не растревожьте его,-- шопотом проговорила Марья Ивановна, показывая головой на больного.-- Очень он плох .    У майора вертелась на кончике языка какая-то дерзость, но Марья Ивановна в это время успела выйти.    -- Ну что, Осип Иваныч , как себя чувствуешь?-- наклонился майор к больному, который опять закрыл отяжелевшия веки.    -- Плохо... умираю...-- хрипел Осип Иваныч и глухо закашлялся; в груди у него точно что переливалось.-- Ушла та... змея-то?    -- Ушла... Приехал проститься с тобой, Осип Иваныч ... Мало ли что бывает , голубчик , а только я зла не помню...    Майор не кончил , потому что по его красному лицу катились крупныя слезы, а в горле сперлись рыдания.    -- Меня... прости... меня...-- хрипел Осип Иваныч , опять закрывая глаза.-- Совесть... замучила... напрасно я тогда... тебя-то обидел ...    -- Бог простит !-- шептал задыхавшимся голосом майор , отвертываясь, чтобы скрыть заплаканное лицо.    Осип Иваныч был страшен , как бывают страшны умирающие от водянки: лицо опухло какой-то серой полнотой, под глазами просвечивали темные круги, нос обострился, посиневшия губы запеклись. Каждое слово стоило ему страшных усилий, но он непременно хотел говорить.    -- Видел ... змею-то?-- повторил Осип Иваныч свой вопрос .-- Сама пришла... сегодня ночью... узнала... я при смерти... и пришла... а вы ничего не знаете про нее-то... про Марью?    -- Ничего, Осип Иваныч ... так , болтают разное.    -- Ох !.. никто не знает ... я один ... Знаете, г. майор , что... меня-то погубило?    Майор вопросительно пожал плечами.    -- А как меня зовут -то?    -- Осипом .    -- Вот , вот ... иосиф ... это и нужно было змее-то моей. Она... Марья... хлыстовка... захотела сделаться... хлыстовской богородицей... ну, ей и нужно было... обручиться... с иосифом , который хранил бы ея девство... Вот она тогда и нашла меня... а сама убежала... со стариком своим ... Ох , смерть моя... душно.    К утру хранителя девства хлыстовской богородицы не стало; он умер на руках майора, который рыдал над ним , как ребенок . Марьи Ивановны не было; она опять пропала без вести, а с ней исчез и Чинетти.       1885 г.     

--">