Валерий Дмитриевич Поволяев - Зорге. Под знаком сакуры

происходила в довольно шумном и многолюдном заведении под названием «Баварская пивная» — когда вокруг много людей, то и затеряться легче, и уйти от ищеек проще. Рихард оглядел огромный зал — здесь находилось не менее сотни человек. За отдельным столом, недалеко от них, сидели полицейские — пять шуцманов в черной форме, пили пиво и ели сосиски. Присутствие полицейских нисколько не встревожило связника.

Что обрадовало Рихарда, так это рекомендательное письмо, которое он только что получил, письмо было адресовано главному редактору «Франкфуртер цайтунг» — газеты, которую Зорге хорошо знал и в которую иногда посылал материалы из Шанхая, газета охотно печатала их, так что найти общий язык с изданием ему будет нетрудно.

— Газета тесно связана с концерном «Фарбениндустри», защищает его интересы; изредка бьет тяжелым молотом по коммунистам, отличается некой буржуазной чопорностью, но все-таки не впадает в такие крайности, как «Ангрифф», — проговорил связник и неожиданно произнес «постороннюю» фразу: — Вы обратили внимание, что ныне в Берлине очень поздно цветут каштаны?

Зорге понял, что со спины к ним приближается человек, связник его видит, а Рихард нет.

— Да, — сказал Зорге, — я даже хочу написать специальную статью о каштанах Берлина, это интересная тема.

— Чего изволите? — раздался просквоженный голос над головой Рихарда. Это был официант. — Простите, что не мог так долго подойти к вам — слишком много посетителей.

— Ничего страшного, — связник успокаивающе махнул рукой, — принесите нам по паре кружек холодного баварского пива и копченые сосиски с капустой. — Пояснил Рихарду: — Это фирменное здешнее блюдо. Нигде в Берлине так вкусно не готовят копченые сосиски с тушеной капустой. — Махнул рукой официанту: — Быстрее! Одна нога здесь, другая там.

Официант исчез, Рихард перестал ощущать его спиной.

— Говорят, на газету «Франкфуртер цайтунг» имеет особые виды сам Геббельс — он собирается превратить ее в издание, способное влиять на умы интеллигенции. Гитлеру очень важно приручить интеллигенцию, сделать ее карманной, и эту задачу он поручил Геббельсу.

— Скажите, а имела эта газета когда-нибудь собственных корреспондентов в Москве?

— Никогда не имела. Для этого нужны большие деньги, а «Фарбениндустри» не очень-то любит раскошеливаться — это раз, и два — для Москвы эта газета мелковата. Даже если она пошлет в Россию своего корреспондента, Наркоминдел может его не аккредитовать, и это хорошо понимают и в Берлине, и во Франкфурте… Так что, дорогой друг, неожиданная встреча, которой вы опасаетесь, исключена совершенно.

— Все, вопрос снят, — сказал Зорге.

Связник кивнул, потом щелкнул ногтем по золотой заколке, украшенной фашистским значком.

— Вам надо подумать о вступлении в национал-социалистическую партию… Хотя это непросто. — Связник вновь несколько раз стукнул ногтем по золотой заколке.

— Надо, — согласился с ним Зорге, — только я пока не знаю, с какого боку к этому можно подступиться.

— Коричневые рубашки имеют досье на всех членов компартии — им удалось захватить архивы полиции, которые составлял сам Зеверинг, в этом архиве есть и ваше дело, Рихард, это совершенно точно. При вступлении в партию они обязательно извлекут дело…

— Выкрасть его нельзя?

— Исключено.

— Тогда что посоветуете делать?

— Вступить в партию, находясь в Японии. Это будет проще. И куда менее опасно. Раз в шесть, Рихард.

На следующий день Зорге выехал во Франкфурт. Обстановка в этом городе была проще, сердечнее, чем в Берлине, дышалось тут легче, коричневые рубашки встречались реже.

В конце дня Зорге появился в кабинете главного редактора «Франкфуртер цайтунг» — грустного плотного господина в дорогих роговых очках.

— Я читал все ваши статьи, господин Зорге, — сказал главный редактор, — это очень интересные материалы… Готов печатать вас и впредь, готов предоставить свою аккредитацию в Токио, но… Вот тут есть одно «но».

— Какое же? — недоуменно поинтересовался Зорге.

— Все кадровые вопросы ныне решает партийный комиссар, приставленный к газете.

Зорге ощутил, как внутри у него что-то тревожно сжалось, он невольно насторожился — о комиссарах связник ничего не сказал. На лице же его ничего не отразилось, по-прежнему сияла доброжелательная улыбка, хотя через несколько мгновений появилось новое выражение — этакая --">