Иван Андреевич Распивин - Свобода – смерть

согласился. В конце концов вдвоём уже не так страшно.

— Запомните её лицо, — поднял он ещё раз фотографию, — особенно шрам возле носа.

Старик сузил глаза, осмотрел фото и кивнул.

— Достаточно. Мне хоть и больше семидесяти, но память пока ещё не подводит. Мне, надо сказать, нравится лицо твоей мамы. В нём видится стойкость. И мудрость, несмотря на возраст. Вы с ней в этом похожи. Как, кстати, она тебя назвала?

— Назвал меня отец, его убили ещё в начале войны. Я Тьядек. А вас как назвали родители? — вопрос он задал скорее ради приличия, ему не очень хотелось тратить время на пустые разговоры.

Старик улыбнулся.

— Именем, которое я не принимаю. Видишь ли, моя мачеха ещё с детства говорила, что родители меня бросили. Может, я был нежеланным или им просто не понравилось моё лицо — сейчас это неважно. Важно, что я хоть кому-то оказался нужным, — он отвёл взгляд. — Я её любил. Потому что она любила меня. И называла так, как не называл никто — Ицхак. — Тень улыбки вновь промелькнула на его лице. — Приятно познакомиться, Тьядек, — протянул руку.

Мальчик кивнул и сжал руку Исхака.

ГЛАВА II

Раздались выстрелы — нацистам не понравилось, что толпа стала двигаться медленнее. Благо все пули направились в воздух. Все оживились, как и Тьядек. Он не столько устал физически, как морально. Его мозг всё чаще представлял маму глубоко в земле. От этих мыслей становилось холоднее.

Но даже без них одной лишь робы ему было явно недостаточно, несмотря на то что солнце было высоко над землёй. О том, что будет ночью, Тьядек старался не думать. Сейчас он желал одного — узнать у Ицхака, что там с его мамой.

Ходить в такой толпе было достаточно трудно, Тьядеку пришлось буквально протискиваться между телами. По пути он наткнулся на мужчину средних лет, который тут же обратил на него грозный взгляд. Тот весь дрожал, обхватив себя руками.

— Смотри под ноги!

Тьядек и не посмотрел в его сторону.

— Прошу прощения.

— Эй! А правда, куда ты?

— Ищу одного человека.

— Уверен, что это хорошая идея?

— Да, — сухо ответил Тьядек.

Незнакомец замотал головой.

— А я не уверен. Бессмысленно идти вперёд. Всё равно все сдохнем.

Перед Тьядеком вновь возникла мама — на этот раз болтающейся в петле. Её костлявые пальцы звали сына в объятия.

— Hey! Hey! — завопил нацист и двинулся прямиком в толпу. Та остановилась и люди разошлись.

— Ich habe das baby gesehen! Wo ist er? Sprechen sie!

— Что он от нас хочет? — зашептал кто-то позади Тьядека.

Рядом ответили:

— Говорит, видел ребёнка. Спрашивает, где он.

Увидев нациста, Тьядек замер и закрыл глаза. Мама плакала и шевелила губами.

Где-то неподалёку послышался голос Ицхака:

— Könnten sie Ihre frage wiederholen?

Кто-то из нацистов взвёл курок.

— Komm zurück!

Женщина с бледным лицом, взяв Тьядека за руку, спрятала его за собой.

— Ich nehme an, Sie suchen jemanden? — продолжал своё Ицхак.

— Ich wiederhole: zurück! — нацист вопил на всю округу.

— Warum pflegst du ihn? — презрено выдал другой нацист.

Выстрел. Его звук, словно гром, прозвенел в ушах Тьядека. Испугавшись, он замер. Невольно представил, как кровь Ицхака медленно впитывается в землю. А совершивший это нацист даже не смотрит на тело, которое только что лишил жизни.

— Los, soldaten! Lasses layfen, es macht sogar Spab.

Тьядек не понял ни слова, но, как ни странно, всё успокоилось. Движение возобновилось и, казалось, будто ничего и не произошло.

Несмотря на это, Тьядек решил на время прекратить поиски. В конце концов его мысли сейчас были заняты другим. В голове так и отзывался звонкий шум выстрела, а воображение продолжало рисовать жуткие последствия от пули, которая, возможно, пролетела насквозь. Тьядеку было искренне жаль Ицхака. Во многом потому, что тот сам искренне хотел ему помочь. Мальчику вдруг вспомнилось, что мама ещё с раннего детства учила его отвечать добром на добро, потому что оно, добро, по её словам, встречается очень редко, и людей, способных его дарить, нужно ценить в особенности.

Но Ицхак умер. И можно ли отныне считать, что виноват в этом сам Тьядек?

Тем временем он начал прихрамывать. Возможности сейчас снять обувь у него нет, как и нет сомнений, что мозоли на ногах уже давно стали кровавыми — настолько его распирала боль, ноющая и острая.

Неожиданно для себя Тьядек заплакал. Даже ком к горлу подступить не успел, слёзы пошли сами собой. Он старался сдержать их, но таким образом сделал себе только --">