Эжен Скриб - Мавры при Филиппе III

сопряжен с беспокойством и неприятностями: солдаты мало того что стоят у нас на квартирах, но и живут за наш счет!

– Правда! Правда! – вскричали многие из торговцев.

– И тех, у кого, к несчастью, окажутся хорошие дома, – продолжал трактирщик, – богатые лавки, гостиницы, наверное, закидают долговыми расписками.

– Но, согласись, мой друг, – заметил Гонгарельо, – нельзя же королю остаться без стражи?

– Можно! – вскричал широкоплечий мужчина с рыжей бородой и диким взглядом, вскочив на тумбу и таким образом обращаясь к толпе. – Никакой стражи не нужно! Наш закон и права противоречат этому!

– Он говорит правду! – закричал трактирщик.

– Так, так, очень хорошо! Громче, громче! – воскликнул портной.

Разговоры, которые в ту минуту слышались в разных направлениях, вдруг смолкли. Тишина воцарилась в толпе, все начали внимательно прислушиваться к речи оратора, который с жаром продолжал:

– Когда покойный наш король Филипп II под предлогом преследования Антонио Переса пришел с вооруженной силой, чтоб уничтожить арагонские фуэросы, он сожалел только о том, что не мог поступить так же с наваррскими; и то, что не посмел сделать Филипп II, хочет исполнить теперь его сын и наследник! Но вы этого не допустите, если вы наваррцы!

– Да, да, мы наваррцы и этого не допустим! – вскричал трактирщик.

– Мы все наваррцы! – воскликнул портной.

– Все! Все! – повторила толпа, не вникнув еще в дело и уже начиная волноваться.

– Что сказано в уставе наших фуэросов?^[4] Город должен судиться своим судом и охраняться своими согражданами, и ни один вооруженный иноземец не смеет войти в него! Так ли?

– Правда, правда! – воскликнул трактирщик, который никогда этого не читал.

– Правда! – повторил портной, не зная наверняка.

– Но, позвольте, – осмелился заметить вполголоса цирюльник, – разве королевские солдаты – для нас чужеземцы?

– Они кастильцы! – возразил оратор с презрением. – А что может быть общего между королевствами Кастильским и Наваррским? Ведь мы не то что другие испанцы! Мы никогда не были покорены; мы смирились с условием, чтобы Наварра сохраняла всегда свои древние фуэросы, которыми она пользуется.

– Правда! Правда! – раздавалось в толпе.

– Мы посильней и поумней наших соседей, аррагонцев. Мы возьмем на вооружение девиз, который они не сумели отстоять и скажем: «Король вступит в наш город в сопровождении граждан пампелунских и без всякой стражи! А если нет… так нет…»

Оратор не без умысла намекнул на старинную поговорку аррагонских кортесов: между Наваррой и Арагоном всегда была вражда; шумные восклицания раздались по всей улице.

– Да здравствует капитан Хуан Батиста Бальсейро! – вскричали многие из его знакомцев, бросившись в разные стороны и тем увеличивая беспорядок.

При этом шуме коррехидор Хосе Кальсадо снова показался на балконе, по-видимому, нисколько не испуганный, а, напротив, очень довольный случаем выказать свое усердие и держать речь к народу. Почтенный коррехидор любил выступать с подобными речами в Бискайских провинциях, где родился. Он был членом кортесов^[5] и не упускал ни одного случая поораторствовать, так, что его красноречие немало способствовало чрезвычайному продолжению каждого заседания. Поселившись в Пампелуне, преданный королю и министрам, он с нетерпением ожидал хорошего места, которое ему обещал граф Лерма, но тот, по-видимому, не торопился исполнить свое обещание, потому что видел в нем человека преданного, – а награда необходима была тем, кого еще нужно было привязать к себе.

Но признанный оратор был в эту минуту очень оскорблен, едва он собрал свои силы, чтобы закричать:

– Верные наваррцы!

Но его голос был покрыт криками:

– Долой коррехидора!

– Да здравствует король и его славный министр! – продолжал он, думая, что на такое вступление не может быть возражения.

– Долой графа Лерму! Долой министра!

– Я так и хотел сказать, мои любезные сограждане. Вы только хорошенько выслушайте меня. Мой единственный девиз такой: «Да здравствует наш славный монарх!»

Но шумное собрание беспрестанно прерывало оратора. Слышались со всех сторон упреки и брань, и толпа, подстрекаемая Хинесом и Трухильо, уже топтала ногами и рвала в клочки объявление.

Но этим война еще не кончилась. Коррехидор, стоявший на балконе, занимал крепкую позицию, которая позволяла ему защищаться от неприятеля. Перекрестный огонь не беспокоил его, покуда --">