Виктор Сапов - Идут гимназисты

– Эй, товарищ… – тихо шепчет Петя.

Человек в испуге отшатывается от окна, а потом от штыка, направленного теперь прямо в сердце. Прижимается к стене.

Петя с удивлением узнаёт в человеке гимназиста-второгодника, известного бунтаря, отчисленного в прошлом году, Ивана Самохина.

– Самоха? Я Пётр Теплов, помнишь?

Самоха таращит на него глаза. Молчит.

– Чего это ты тут делаешь? Отойди-ка от окна!

Петя видит примотанный к решётке окна свёрток. Из него торчит бикфордов шнур. Скоро завтрак. Он всё понимает.

– Самоха? Ты что, взорвать нас всех хотел?

– А то не видишь, – зло ответил Иван и сплюнул.

– Самоха. Мы с тобой за одной партой сидели, помнишь? Я тебе списывать давал, за тебя директора просил. А ты?

– А мне плевать! У меня приказ. Революционного комитета. Считай, самого Ленина. Понял?

– Нет, Самоха, не понял. Мне что Ленин, что чёрт, что дьявол. Своего ума у тебя нету?

– Своим умом не вышел, сам знаешь. Оттого ненавижу вас, первых ученичков. Стреляй, чего там рассусоливать!

– Нет, Самоха. Не в этот раз. Уходи. Быстро!

Самоха мгновение помялся, повернулся и побежал. Прежде чем исчезнуть в тумане, он зло крикнул:

– Дурак ты, Теплов. Нас больше! И мы вас жалеть не будем.

Петя два раза стреляет в воздух и начинает осторожно отматывать адскую машину от решётки окна.

***

В начале февраля положение на фронтах ухудшилось. Таганрог оставили ещё в январе. Пал смертью храбрых герой-Чернецов. К Ростову и Новочеркасску красные подступали с трёх сторон. И без того крохотные силы добровольцев таяли.

– Петя, ну как ты? Повидался?

– Да, мама привет передаёт. Она кажется вздохнула свободней, смирилась. А как твои?

– Мои ничего. Папа и Ксюша в лазарете, рядом, ты же знаешь…

Петя и Ксения виделись пару раз. Всё на бегу. Ксения повзрослела, посерьёзнела. Раньше её глазки при виде Пети зажигались как две электрические лампочки. Сейчас она светилась вся. Но это был словно свет невечерний. Не к Пете, а ко всему живому. А в глазах плескался бездонный океан.

– Ксения, вам не тяжело? С ранеными?

– Нет, Пётр, это легко. Когда выходишь, на ноги поставишь, так вообще легче лёгкого.

– А когда нет?

– Когда нет, я знаю, что душенька в рай отходит. Я это по глазам вижу. Бывает больно человеку перед кончиной, а потом раз – и облегчение. И вижу я, что он уже что-то надмирное видит. А потом вздох и – всё. И по-другому ни разу не было.

Помолчали.

– Ну, мне пора. Завтра, наконец, на позиции!

– Берегите себя, Петя.

На позициях к северо-западу от Ростова, тянувшихся до армянского посёлка Султан-Салы Студенческий батальон простоял два дня, среди голой заснеженной степи и редких кустарников. Бойцы промёрзли до костей, согревались у костров и вглядывались в туманную даль. Враг так и не приблизился. Он нажимал главным образом вдоль железнодорожной ветки Ростов-Таганрог, где его сдерживал 3-й Офицерский батальон генерала Маркова.

Днём прибыл приказ отступать в Лазаретный городок. Едва передохнув, на следующий день батальон вновь получил приказ собираться.

– Теперь куда?

– На кудыкину гору. Вещи собирай. Тёплые в первую голову. Придёт генерал, всё расскажет.

9 февраля¹⁷ бои начались уже на окраинах Ростова.

Стало понятно, что город не удержать. Или лечь костьми на его улицах, но тогда исчезнет та единственная сила в России, которая противостоит беззаконию. Что в этом случае ждало бы и Ростов, и Нахичевань, Петя хорошо знал из истории войн.

Генерал Боровский, выстроив батальон, окинув взглядом строй «от мала до велика», от рослых возмужавших студентов до практически детей – гимназистов и реалистов, громким чистым голосом произнёс речь. Слова его звучали отчётливо, невзирая на фон из частой пушечной пальбы, доносившейся из-за Темерника.

«…Предоставленной мне властью освобождаю вас от данного вами слова. Вы свой долг уже выполнили, охраняя Ставку и город. Кто из вас хочет остаться в батальоне, оставайтесь. Но… раньше, чем окончательно решить, вспомните ещё раз о ваших семьях… Мы уходим в тяжёлый путь. Так решили наши вожди. Придётся пробиваться по степям и горам… Нести жертвы… Быть может, на время мы уйдём далеко от ваших родных мест… Подумайте! – и после минуты, данной на размышление: – Кто решил остаться дома, выйдите из строя!» ¹⁸

Вышли единицы. Пете стало стыдно за них, и он отвернулся.