Владислав Иванович Романов - Мессалина

Владислав Романов Мессалина

1

Грузное, рыхлое тело Клавдия, уложенное на дубовую скамью, белело в парном сумраке мыльни, и две гибкие двенадцатилетние девочки, распарив его горячими простынями, стали натирать спину и плечи племянника императора терпким и горьковатым маслом базилика. Юные служанки знали, что оно омолаживает организм, устраняет бессонницу и меланхолию, а также отёчность кожи, чем постоянно страдал их хозяин. Первые две минуты он ощущал лёгкое покалывание, но это даже возбуждало. Тонкие пальчики служанок, взлетая как ласточки, прощупывали каждый лоскуток жирной кожи, чуть вздёргивали её, пощипывали, но столь нежно и заботливо, что болезненный внук божественной Ливии, жены первого римского императора Октавиана Августа, чувствовал лишь радость и блаженство.

Клавдию Друзу Цезарю шёл сорок седьмой год. Сын Друза Старшего и Антонии Младшей, он родился хилым и хворым. Не в пример отцу, который в Риме бывал редко, проводя дни и годы в походах, и отличался необыкновенной выносливостью и здоровьем. Да и сама Антония уродилась на диво крепкой и статной, как её отец, знаменитый Марк Антоний, спутавшийся на старости лет с Клеопатрой и тем себя погубивший. И бабка Ливия, мать Друза, и родной дядя Тиберий — все в этом знатном роде на здоровье не жаловались, а тут точно проклятие: с детства ребёнок долго не мог заговорить, а научившись словам, неожиданно стал заикаться, а через полгода на отпрыска известного рода напала вдобавок и глухота. Только её сняли — у мальчика отнялись ноги. Мало кто верил, что Клавдий долго протянет. Так он сиднем и просидел пять лет, превратившись в тучного, рыхлого юношу, стеснительного и странного, с одутловатым лицом, но живыми, любознательными голубыми глазами. Отец постоянно воевал то в Ливии, то на берегах Эльбы, где преждевременно и нашёл своё последнее земное пристанище, и сына почти не видел. Мать же, Антония Младшая, напуганная его уродством и болезнями и увидев в том дурной знак судьбы, дитя своё невзлюбила и старалась держаться от него подальше. Лишь одна бабка Ливия, вечная вследствие своего долгого пребывания на Палатинском холме, где возвышался над Римом императорский дворец, любила и пестовала внука, не отказывая ему ни в ласке, ни в заботе. И Клавдий чудом выжил. Правда, родственники считали его слабоумным. В юности он то и дело улыбался, круглое лицо наполнялось искренней радостью, когда он кого-то встречал, чуть позже стал беспричинно напускать на себя хмурый вид, и никто не мог от него добиться, что с ним происходит. В самом же императорском дворце, где царил угрюмый Тиберий, привычнее было видеть на лицах опасливую настороженность, и благодушная, ласковая улыбка родного племянника государя поначалу пугала окружающих.

Клавдий жил как бы сам по себе. Любил много и вкусно поесть, понежиться в постели и поспать. С ранних лет пристрастился к чтению, пропадая с утра до вечера в императорской библиотеке, откуда бабка вытаскивала его за уши. Он интересовался древними племенами этрусков, жившими вдоль морского побережья, их нравами и культурой, зачитывался трудами великих греков, переведёнными на жёсткую латынь, а изучив греческий, стал наслаждаться певучим языком Гомера в подлиннике, и воображение уносило его то в древнюю Трою, где доблестные ахейские мужи Агамемнон, Одиссей и Ахилл сражались против Приама, Париса и Гектора за возвращение прекрасной Елены, то на далёкую Итаку, где терпеливо ждала своего супруга Пенелопа. Он рос неуклюжим и чувствительным, почти не привлекая к себе внимания, его карманы постоянно были набиты финиками и орехами, каждую минуту он что-то жевал, иногда задумывался и минут пять мог неподвижно смотреть в одну точку, ходил, смешно переваливаясь на толстых, коротких ножках. Впрочем, он почти не покидал императорский дворец, выбираясь оттуда лишь по большим праздникам, когда устраивались шумные гладиаторские бои в цирке или все веселились на семидневных сатурналиях в декабре, тогда весь Рим выходил на улицы, забывая о бедах и тяготах. Его возили по Риму в закрытом паланкине, он надевал козлиную маску, подпевал всем, а вернувшись, долго не мог заснуть и пересказывал бабушке всё, что видел.

Тридцать девять лет пролетели быстро. Пока была жива Ливия, она никому не давала внука в обиду, её побаивался и состарившийся Тиберий, обязанный ей своим императорским венцом, остальные и подавно не --">