Сергей Тимофеевич Григорьев - В октябре

будто в лихорадке.

— Мы все в лихорадке. До свидания, братцы…

— Счастливо, ваше высокородие! — ответил Чириков.

Доктор и Лизавета Ивановна вышли из палаты.

Варкин запер за ними дверь и вернулся в палату.

Чириков сорвал с головы повязку и раскланивался во все стороны. Это был Аника-воин.

— Разыграли как по нотам! — сказал Варкин. — Ну, поздравляю! Теперь ты ефрейтор Чириков. Понял свою перемену?

— Рад стараться, товарищ Варкин!

— Носи его имя с честью. Хороший был товарищ! Воинский билет получишь из конторы при выписке.

— Покорно благодарим!

С одной из коек послышались всхлипывания. Все обернулись туда. Плакал раненый молодой солдат. Из темных глаз его по бледному лицу, опушенному рыжеватой бородкой, катились слезы.

— Комедию ломаете! — говорил он. — А Чириков-то умер. Снесли в погреб, кинули без гроба, будто дохлую собаку!

Варкин подошел к молодому солдату и, отирая ему слезы краем простыни, сказал:

— Утешься, Ваня! Гроб мы Чирикову заготовим и похороним с честью.

На дворе зафыркал мотор. Доктор готовился уезжать и уже занес ногу в автомобиль, но раздумал и пошел к главному подъезду особняка: доктор захотел повидаться с Федором Ивановичем.

— Они в картинной галерее! Пройдите коридором, широкая дверь прямо, указала Аганька.

— Осторожно! Архип, держи за левый угол! — покрикивал Федор Иванович, с отверткой в руке, принимая на себя угол тяжелой большой картинной рамы. — А, Михаил Абрамович! Наконец-то! Сейчас. Одну минуту…

Кучер и Ширяев осторожно опустили картину нижним краем на паркет. Доктор залюбовался: перед ним на зеленом лугу чудесного сада, под навесом темнолистых дерев, мальчики, сплетясь руками и смеясь, вели грациозный хоровод, едва касаясь травы легкими стопами.

— Прекрасная картина! — похвалил Михаил Абрамович. — Это Пикассо?

— По-вашему, пусть будет Пикассо! А у нас считается Матисс, — ответил Федор Иванович, прислоняя картину к стене. — Вот до чего мы дошли, доктор! Ну, что в Москве? Скоро конец? Кто победит?

— Победят, наверное, большевики. Но это не конец, а начало, — ответил доктор, беря Федора Ивановича под руку.

Он отвел Ширяева к окну и тихо сказал:

— Вы картиночки свои оставьте. Займитесь лучше женой: Анна Петровна меня очень тревожит — у нее галлюцинации. Она видит то, чего нет. Займитесь ею. Не оставляйте одну.

— Да полноте, доктор! У Анны Петровны галлюцинации? Видения? Вы не знаете моей супруги. У ней психика, так сказать, здоровая.

— Поверьте мне!

— Хорошо, доктор! Я вам вот что скажу… Чего тебе? — с досадой повернулся Федор Иванович к Ферапонту, который, тяжело топая, вошел в галерею и остановился у дверей с шапкой в руке.

— Да там юнкера пришли, так разводящий приказал: вас и меня к коменданту в училище требуют…

Федор Иванович выронил из рук отвертку:

— Меня к коменданту? Зачем?

— Да, полагаю, опять насчет чердака. Сию минуту требуют!

Федор Иванович широко раскрыл глаза и прошел мимо доктора, не простясь с ним, из галереи. За ним двинулся Ферапонт.

Доктор постоял еще минуту перед хороводом мальчиков и, опустив голову, задумчивый покинул галерею и уехал.

В погреб!

На дворе ветерок, и скупо падала первая крупа. Пахло серным дымом: не то порохом, не то гарью фабричных труб.

Ферапонта и Федора Ивановича увели. Прошел не час, а два, три и четыре — они не возвращались.

Федор Иванович не велел говорить Анне Петровне, что его увели.

— Не скажу! — ответила Лизавета Ивановна.

Костя проснулся, и стол накрывался в его комнате, чтобы он мог пить чай с родителями, не вставая с постели. Накрывала Аганька и сообщила, поглядывая на Костю, последние новости: Архип с Еванькой ходили за хлебом, хлеба не принесли — лавка закрыта, а очередь все-таки стояла долго, и там говорили, что большевики поставили большие пушки и будут из них громить Александровское училище. Уж одно ядро попало в стену тира на бульваре и проломило ее насквозь.

— А юнкера роют на Арбатской площади окопы. Кучер Архип, кухонный мужик Кузьма и конюх Иван испугались, что большое ядро попадет сюда, перелезли в чужой сад и убежали совсем. Мужиков у нас на дворе осталось здоровых: юнкер, Варкин да который выздоровел солдат… Чего мы будем теперь делать, барыня? Остались мы одни, беззащитные женщины…

Анна Петровна слушала жужжание Аганьки вполуха.

— Перестань болтать! Надоела! — оборвала девчонку --">