Юзеф Игнаций Крашевский - Исторические романы. Компиляция. Книги 1-10

окровавленный.

Как всякому доброму рыцарю, который вмешивается в каждую свалку, случалось ему бывать в разных переделках.

Ветер, всегда поющий осенью странные песни, сегодня завывал так пронзительно, что сердце сжималось страхом. В этом вое слышалась то человеческая жалоба, то плач ребенка, то громкие крики толпы и бранные споры, то чей-то бесовский смех, то разбойничий свист, то насмешливое пение каких-то невиданных птиц.

Голоса эти то отдалялись, то приближались, исчезали и снова возвращались, словно кем-то гонимые, и звучали во всех углах дома.

То слышались всего явственнее около каминной трубы, то рассыпались шелестом сухой соломы на крыше; какая-то бесовская сила хлопала дверьми, стучала в окна, ползла по стенам.

Набожная Збита осеняла крестным знамением все четыре угла дома. Но все было напрасно, ветер не унимался, а всем известно, что в ветре есть нечистая сила, — недаром чертовские танцы и свадьбы совершаются всегда под эту музыку.

Ближние деревья, сгибавшиеся под напором этой злой силы, трещали и скрипели, ветви их стучали по крыше, а листья шелестели по стенам. Иногда вместе с ветром ударял в окна частый дождь, но сразу же и затихал, унесенный вихрем.

Обитатели дома давно уж привыкли к этим голосам, которые иногда по целым ночам не давали им спать, однако сегодня и им было как-то не по себе. Прислушивались и ждали, скоро ли окончится этот бесовский танец, и буря пронесется дальше в лес. Но ветер словно облюбовал поляну, вырубленную около Охотничьего хутора, и чем ближе к ночи, тем с большей яростью и силой свирепствовал на ней.

Теперь уж трудно было бы различить топот коня возвращающегося Мартика — с таким бешенством завывала буря около дома. Огонь, хотя и защищенный от ветра, колебался и склонялся к земле, стены дрожали, а двери непрерывно тряслись, и трещала вся крыша.

Старый Збышек один из всех присутствовавших оставался равнодушным к происходившему вокруг него. Воин, видавший всякие виды, привыкший ночевать под открытым небом, испытывал почти блаженнее чувство от сознания, что в такую погоду у него есть крыша над головой. Приходили ему на память другие осенние дни, когда вихрь разметывал палатки и шалаши, в которых воины укрывались от непогоды, а огня нельзя было развести.

Помнил старый немало таких приключений, да и самому пришлось много испытать. Лет двадцать тому назад поступил он в войско князя Куявского Владислава, долго служил у него и делил с ним все превратности судьбы. В конце концов заболел, должен был вернуться к жене и сыну и зажил на покое в Охотничьем хуторе. Было это лет шесть тому назад.

Князь Владислав, прозванный Локотком, был невелик ростом, но смельчак большой и человек железной воли; воевал он долго, пока завидовавшие ему и враждебно против него настроенные князьки не взяли над ним верх, призвав на помощь себе чехов, которые и подчинили себе почти всю Польшу, а Локотка выгнали в чужие края.

Уж несколько лет не было о нем никаких вестей. Одни уверяли, что он уж давно убит, другие, что он скитается на чужой земле. С того времени как Вацлав чешский завладел почти всей Польшей, дело Локотка и сам он считались погибшими.

Князь был уже немолод — сорок с чем-то лет, да и замучен жизнью; ведь почти двадцать лет провел в непрерывных боях. И власть уже шла к нему в руки вместе с короной после смерти Пшемыслава, но тут напали на него великополяне, а духовенство прокляло его за то, что он опустошил их земли и не оказывал покровительства монастырям. Призвали на помощь Чеха, а храбрый князь исчез, словно сквозь землю провалился.

Как раз о нем и думал Збышек, очень его любивший. Для своих воинов он был самым лучшим начальником, какого только можно желать: жил так же, как и они, ел с ними из одного котелка, смеялся сам и им не мешал шутить и смеяться, был прост и доступен в обхождении. Правда, денег у него никто не видел, потому что их у него и не было, но воины его могли хозяйничать в селах и имениях духовных лиц, как только хотели: нередко забирались и к самому настоятелю.

Правда и то, что этот добрый князь при малейшем сопротивлении вешал без суда и резал без пощады, а люди все-таки любили его, потому что, если он кого и вешал, то уж, наверное, за дело, а для добрых людей был прямо отцом родным.

Особенно в тех владениях, которые ему лично принадлежали, было у него много непримиримых врагов и вернейших друзей, готовых отдать за него жизнь. --">