Назир Сафарович Сафаров - Гроза

паломничество в Мекку и Медину. Так кто же он — хаджи или дервиш? И откуда он появился?

Между тем, зачерпнув два ведра воды, незнакомец снова поднялся по ступенькам и принялся поливать двор мечети.

«Ни приветствия, ни доброго слова, — продолжал удивляться про себя суфий, — брови, густые, черные, волосы лохматые, переносица низкая, губы толстые, глаза живые, веселые. Ему как будто любое море по колено».

Занятый этими мыслями, суфий и не заметил, что подошло время третьего намаза. Как бы очнувшись, он взглянул на тень от мечети и убедился по этой тени, что время третьего намаза приблизилось и наступило. Со словами «Ох, и глупец же я» он хотел проворно подняться, но не тут-то было. Немощность оставалась при нем. Кое-как, сначала на четвереньки, а потом уж в полный рост поднялся он, выпрямился, охая и морщась, с еще большими трудностями вскарабкался на башенку у правого крыла мечети. Надо было прокричать азан, призывая правоверных на молитву. Суфий отдышался после восхождения на высоту, распрямился как только мог, тронул пальцами мочки ушей и, подняв глаза к небу, возгласил:

— Аллах-и-акбар!^[2]

Услышав голос суфия, пришелец мгновенно опустился на колени и застыл в неподвижности. Он поднялся только тогда, когда суфий прокричал последние слова азана:

— Лаиллахо илалах!^[3]

Тогда он провел обеими ладонями по лицу, отнес ведра на место, а сам опять поспешил к роднику, на этот раз, чтобы совершить омовение.

Теперь скажем несколько слов о суфии. Аймат-суфий был из тех, кто бескорыстно служит людям, выполняет разные поручения. По мере своих сил всю жизнь он помогал своим односельчанам во время свадеб или других обрядов. Старательно и вовремя он обходил кишлак и оповещал всех о дне и часе свадьбы или поминок.

Твердого назначенного жалования, ни месячного, ни годового, у нашего суфия не было, доходов определенных тоже не было никаких. По неписаному правилу каждый, кто справлял какой-нибудь обряд, давал суфию четыре лепешки и сколько-нибудь мелких денег.

А между тем, каждый прожитый день, приближавший суфия к старости, прибавлял и тревог. Те услуги, которые он оказывал в прежние времена проворно и быстро, теперь давались ему все труднее. Теперь не только эти обряды, не только подметание двора мечети и вообще содержание его в чистоте, не только уборка снега с крыши, но и просто хождение по земле превращалось в труд.

Тяжела забота о существовании самого себя, еще тяжелее забота о существовании близкого человека. Дума о хлебе насущном — извечная спутница человека. Для суфия, которого все заметнее покидали силы, невмоготу стало быть на побегушках у людей, но отказаться от обязанностей суфия он боялся. Ведь и жена его, служившая односельчанам кайвони^[4], тоже уже состарилась, согнулась и не годится для исполнения такого рода услуг. Тем самым она лишилась той мзды, которая доставалась ей, как плата за ее бескорыстную службу. Жить им, старикам, становилось все тяжелее и тяжелее. Боязнь остаться голодными начала преследовать суфия и день и ночь. Да, старость все настойчивее и быстрее вела его к неизбежному — к могиле. От имени своей старухи и от своего имени он взывал к милосердному богу: «О, всевышний создатель! Кроме тебя, нет у нас утешителя, не уготовь ты нам в старости, ни мне, ни моей жене, худшей участи. Если понадобимся мы тебе, то возьми вверенные нам души в один и тот же день. Другого нам ничего не нужно»…

Незнакомец, появившийся около мечети столь внезапно во время полуденного намаза, вошел в мечеть. Молящиеся стояли в мечети друг за другом, словно четки, нанизанные на нитку, пришелец же отошел в сторонку, в угол, и там, не отрывая взгляда от минбара^[5], совершал свою молитву. Сначала молящиеся его не видели, потому что все смотрели на имама и старательно молились, подражая ему и повторяя его движения. Но когда в конце намаза имам стал произносить слова приветствия, поворачивая голову то направо, то налево, то и молящиеся тоже повторяли эти слова и тоже поворачивали головы в разные стороны и тогда, конечно, не могли не увидеть в уголке мечети постороннего странного человека, с длинными волосами, падающими на плечи, в чалме. Но лишь только закончился намаз, именно в тот момент, когда правоверные вместе с имамом проводили ладонями по лицу, незнакомец исчез. Суфий тотчас заметил его исчезновение. Он, ковыляя, немедленно вышел из мечети, как бы для того, чтобы поправить оставленную --">