Рафаэль Сабатини - Белларион. Жатва.

богословски разработанное, что через сто лет одно знакомство с ним непременно отправило бы Беллариона в когти инквизиции и далее немедленно на костер: главным положением, пропагандируемым этой ужасной ересью, являлось то, что в мире нет и не может быть зла. Тщетно аббат, не чаявший в нем души, пытался разубедить юношу.

— Только твоя невинность, сын мой, заставляет тебя думать так, — говорил он. — Слава Богу, что ты далек от мира, иначе ты бы очень скоро узнал, что грех не только реально существует, но и чрезвычайно распространен.

Белларион ответил аббату силлогизмом, в который он постарался облечь столь увлекшее его учение, и сделал это в любимой им сократовской [4] манере.

— Разве не все в мире от Бога? И разве Бог не источник всякого добра? Может ли тогда Его творение оказаться злом?

— Ну а дьявол? — спросил аббат.

На устах Беллариона появилась обаятельнейшая улыбка — оружие, не раз помогавшее ему завоевывать сердца людей.

— Изобретатели дьявола, вероятно, изучали персидскую теологию, утверждающую, что в мире существуют силы света и силы тьмы, Ормузд [5] и Ахриман [6], которые вечно борются друг с другом за первенство во Вселенной. Иначе они забыли бы, что если дьявол существует, то его создал сам Господь Бог.

После такого заявления ошарашенный аббат поспешил спуститься с теологических высот на грешную землю.

— Но разве воровство, убийство, прелюбодеяние — не зло?

— Да, конечно. Но это зло существует только среди людей, живущих в обществе, и, следовательно, должно быть уничтожено, если люди не хотят превратиться в стаю зверей. Вот и все.

— Все? Но как же все? — в глубоко посаженных глазах аббата отразилась печаль. — Сын мой, дьявол наградил тебя ложной проницательностью, чтобы легче погубить твою душу.

И в кроткой и смиренной манере этот достойный отец принялся толковать Беллариону догматы веры. За этой проповедью последовали другие, но, увы, — никакая риторика не смогла поколебать крепость изобретенного Белларионом силлогизма, в лживости которого аббат так и не сумел убедить его автора. Для излечения юноши от пагубных наклонностей и из опасения, что исповедуемая им ересь может нарушить мир и согласие, царившие в монастыре, его решили отправить в Павию для углубления познаний в богословских науках. И вот, в жаркий августовский день 1407 года он, впервые за много лет, оказался за стенами монастыря Всемилостивой Божьей Матери в Чильяно, имея в качестве паспорта письмо, написанное собственноручно аббатом, а в кошельке — 5 дукатов на непредвиденные расходы — сумма немалая не только в его глазах, но и для самого аббата.

На нем был камзол из грубого зеленого сукна и плащ, а у пояса вместе с сумой, где хранились деньги и письмо, болтался нож, который должен был во время его отважного паломничества через Ломбардию [7] служить ему и для приготовления пищи, и для зашиты от хищных зверей и людей. В памяти Беллариона навсегда запечатлелись слезы, стоявшие в глазах старого аббата, когда тот благословлял его, а в ушах звучали слова напутствия: «Pax multa in cella, foris autem plurima bella» [8], которыми аббат еще раз напомнил ему о мире и тишине монастыря и о раздорах и страданиях мирской жизни.

Неприятности начались — весьма символично — с того, что он заблудился. Отойдя всего лишь на пару миль от городка Ливорно [9], он решил свернуть с пыльной дороги на заросшие колокольчиками берега реки По, — быть может, на него подействовали жара и пыль большака, ведущего в сторону служившей границей миланского герцогства реки Сезии, где монахами-августинцами [10] был устроен для путешественников приют, в котором он собирался переночевать, а может быть, сочные ароматы позднего лета, мир и покой изумрудных лужаек, тянущихся вдоль взбухшей после таяния снегов на далекой горе Монте Роза [11] реки, больше соответствовали настроению его ума, семнадцать лет воспитывавшегося и утончавшегося в монастырской тиши.

Погрузившись в глубокую задумчивость, он шел не останавливаясь и не отдыхая до тех пор, пока солнце не скрылось за высокими верхушками деревьев, разросшихся на другом берегу реки. Легкий ветерок принес предвечернюю прохладу, приятно остудившую его разгоряченное ходьбой и зноем лицо, он огляделся вокруг, и в его темных, смелых глазах промелькнуло удивление, но никак не тревога, когда он понял, что река увела его слишком далеко к югу, в совершенно неверном направлении. Налево от него --">