Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 1

Карлос взял в руки драгоценный перстень и полюбовался им. Он многое узнал из короткого рассказа Хуана, того о чём он не говорил, и вероятно никогда не скажет ни слова. Он узнал о его рыцарской смелости в бою, о его не менее рыцарском великодушии и доброте после боя, что делало его привлекательным как для друзей, так и для побеждённых врагов. Не удивительно, что Карлос гордился братом! Но наряду с радостью встречи в его душе глубоко на дне зашевелился страх. Как он перенесёт, если ему придётся увидеть этот благородный лоб гневно нахмуренным, а взгляд ясных доверчивых глаз с презрением отведённым в сторону? Он отмахнулся от навязчивой мысли и быстро спросил:

— Как же ты добился отпуска?

— Благодаря доброте Его Высочества.

— Герцога Савойского?

— Да. Более храброму генералу я не желал бы служить.

— Я подумал о самом короле, который прибыл на поле сражения.

Щёки Хуана вспыхнули.

— Герцог был так добр и представил меня Его Величеству, — сказал он, — и король удостоил меня беседы.

Необъяснимо, каким образом несколько общих любезных слов из уст ничтожнейшего и пошлейшего из людей могли так много значить для поистине благородного Хуана Альвареса, но он чтил своего короля с вдохновенной верностью подданного, тогда как человек Филипп оставался для него таким же чужим и непонятным, как и турецкий султан. Чтобы не задерживаться больше на этой лестной для себя теме он продолжал:

— Герцог хотел отправить меня домой с поручением, он говорил, что моя рана требует покоя и ухода. И хотя мне нужно было решать в Севилье важные вопросы (при этих словах лёгкая краска залила его лицо), я добровольно не покинул поля боя, если бы предвиделось хоть какое-нибудь мало-мальски значительное дело. Но, Карлос, после Сан-Квентина у нас воцарилось затишье и однообразие. Несмотря на присутствие короля (а в расположении французских войск находились Генрих и герцог де Гиз), все стояли, уставившись друг на друга, будто их кто заморозил, и теперь им суждено стоять так до судного дня. Такой спорт не по мне, нет, я стал солдатом, чтобы воевать за дело Его Величества, а не для того, чтобы разглядывать вражеское войско, будто оно состоит из наряженных кукол, которых выставили для всеобщего увеселения. Поэтому я рад был получить отпуск.

— А твоё важное дело в Севилье? Твой брат имеет право спросить, что же это было?

— Брат имеет право спрашивать и заслуживает того, чтобы ему ответили. Поздравь меня, Карлос, я уладил своё небольшое дело с донной Беатрис. Дядюшка благосклонен к моим намерениям, я никогда не видел его таким приветливым и добрым. На Рождество, когда закончится твоё время тишины, состоится наше обручение.

Карлос от души пожелал ему счастья. Он страстно благодарил Бога, что он на это способен, что петля, угрожающе запутавшая его, разорвана, и душа теперь свободна. Теперь он мог, не опасаясь упрёка, смотреть в глаза брату. Но ему показалось, что всё произошло слишком быстро. Он сказал:

— Ты, наверное, зря время не терял?

— Зачем? — просто ответил Хуан, — Помнишь, ты говорил: «Постепенно — всегда слишком поздно». Я хотел бы, чтобы эту поговорку знали там, на поле боя, — и уже серьёзно добавил:

— Я очень боялся, что за время моего отсутствия всё здесь потеряю… ведь всё тянулось так бесконечно долго… ты был мне хорошим братом, Карлос.

— Если бы у тебя никогда не было причин думать иначе, — с трудом выдавил из себя Карлос.