Николай Алексеевич Полотнянко - Государев наместник

хлебных для мздоимцев московских приказах, а в полках на засечной черте, в государевых посылках в Литву и на Украину.

— Студёно, — Хитрово выдохнул клуб пара. — Распорядись, чтобы и ночью топили.

— Так пробовали. От этих истопников только шум да бряк, глаза не сомкнём.

— Как знаешь. Я в Москву отправляюсь, тебе всем распоряжаться.

В избу окутанный клубами пара вошёл стрелец с большой вязанкой дров, бухнул их с плеча на пол, открыл печную заслонку.

— Тише ты, чёрт! — рявкнул на него дьяк.

Стрелец недобро на него глянул, но смолчал.

— Я тебе отписки для приказов приготовил, — сказал Кунаков, подходя к железному сундуку, где хранилась полковая казна и самые важные бумаги. — В Разрядный, Казанского дворца, готовы и росписи всего потребного для обустройства черты.

Дьяк затейным ключом открыл замок немецкой работы, распахнул сундук, достал несколько свернутых в трубку грамот.

— Вычти, Богдан Матвеевич, может, я что упустил.

— Вроде все было обговорено, хотя вычту, по прежней службе знаю, что государь может потребовать к себе отписку, если сочтёт нужным.

В избу вошел Васятка с корзиной, покрытой белым полотенцем, принёс из поварни завтрак для воеводы и дьяка.

— Опять тёртый горох? — спросил Кунаков.

— Он самый, — ответил парень, выставляя на стол судок с кашей, несколько кусков вяленой сомятины и большой ржаной калач.

— Задушил ты меня, Васятка, горохом, — недовольно пробурчал дьяк. — Хотя бы стопку вина налил, горло смочить.

— Вино же под твоим доглядом, Григорий Петрович, — засмеялся Васятка. — Давай ключ от анбара, я мигом слетаю.

Воевода и дьяк были трезвенниками, хотя стали ими каждый по-своему. Хитрово сызмала понял пагубу винопития, а Кунаков своё отпил, и нутро не воспринимало хмельного.

— Ешьте горох, пока горячий, — сказал Васятка. — Казаки и стрельцы толокно трескают.

— А ты успел потрескать?

— Я овсяную мучицу уважаю, особенно с маслом.

Служба стольником в ближнем к царю окружении не разбаловала Хитрово. Став полковым воеводой на границе с Диким полем, он легко перешёл к новому образу жизни, научился спать, где придется, есть, что подадут с общей поварни, и тем отличался от многих воевод, которые таскали за собой в походах многочисленную челядь и целый обоз с собственной, из вотчины, провизией. Такой простой образ жизни укреплял положение воеводы в мнении стрельцов и казаков.

После завтрака он ушёл к себе вычитывать отписки в приказы. Карсунско-Синбирской засечной черте, к возведению которой Хитрово приступил прошлой весной, требовалось многое, в первую очередь работные люди. Население в Казанском уезде было малочисленным, ниже Тетюшей до Самары, кроме Усолья, не было ни одного поселения. После набега Железного Хромца, Тамерлана, опустошившего всё Поволжье, мордва и чуваши бежали за Суру, и эти ничейные земли предстояло обустраивать и населять. Московскому государству стало тесно в своих пределах, пустых земель в коренной Руси не осталось, а нужно было служилым людям представлять поместные оклады, чтобы было, кому служить в дворянском ополчении, составлявшем основную военную силу русского государства.

В прошлом году приведенных с собой людишек Богдану Матвеевичу едва достало на то, чтобы построить крепостицу Карсун и наметить другие острожки в направлении к Волге. И правильно писал дьяк Кунаков в приказ Казанского Дворца, требуя людей, весна не за горами, нужно было продолжить строительство засечной черты и, главное, основать город на Синбирской горе. Решение о его строительстве было принято ещё в прошлом году, когда бояре приговорили, а государь Алексей Михайлович повелел: граду Синбирску быть!

Но не только дела засечной черты призывали Хитрово в Москву, а ещё очень важное личное дело, касающейся прорухи собственной чести. Государь пожаловал ему за керенскую, темниковскую и карсунскую службу давно заслуженный им чин окольничего. Но это для всех ясное решение осложнялось действиями стольника Дубровского, который подал царю челобитную, что Хитрово дан чин не по месту, то есть с нарушением его, Дубровского, права быть в служебном производстве впереди Хитрово. Нерешительный Алексей Михайлович засомневался и приказал начать расследование. Родственники Дубровского грудью встали на его защиту, родственники Богдана Матвеевича встали на его сторону. Дело приобрело характер местнического скандала.

--">