Маргерит Юрсенар - Философский камень

написал письмо приору с просьбой поделиться со мной своими знаниями. Но мне надо торопиться — приор стар. Боюсь, как бы он не перезабыл все, что знает, или не умер.

— Он будет потчевать тебя сырым луком и заставит снимать пену с варева из купороса, приправленного серой. Покорно благодарю! Надеюсь, что, потратив меньше усилий, я заслужу лучшее пропитание.

Зенон промолчал.

— Мирный договор вот-вот прикажет долго жить, братец Зенон, — сказал Анри-Максимилиан, сплевывая на дорогу последние вишневые косточки. — Венценосцы рвут друг у друга из рук государства, словно пьяницы в таверне — лакомые блюда. Вот медовая коврижка — Прованс, а вот паштет из угря — герцогство Миланское. Глядишь, с пиршественного стола и мне перепадут крохи славы.

— In eptissirna vanitas^[3], — сухо заметил молодой грамотей. — Неужто ты еще придаешь значение словесной трескотне?

— Мне уже шестнадцать, — объявил Анри-Максимилиан. — Через пятнадцать лет будет видно, могу ли я тягаться с Александром Македонским. Через тридцать будет ясно, превзошел я или нет покойника Цезаря. Неужто мне весь свой век сидеть в лавке на улице О-Лен и мерить аршином сукно? Нет, я хочу стать человеком.

— Мне двадцать лет, — объявил Зенон, — В случае удачи я могу еще лет пятьдесят заниматься наукой, пока голова моя не превратится в череп мертвеца. Ну что ж, брат Анри, тешься славой героев Плутарха. Я же хочу вознестись выше человека.

— Я держу путь в сторону Альп, — сказал Анри-Максимилиан.

— А я, — сказал Зенон, — к Пиренеям.

Оба помолчали. Ровная, обсаженная тополями дорога простиралась перед ними клочком вольного мира. Искатель власти и искатель знания зашагали плечом к плечу.

— Погляди, — сказал Зенон. — Видишь: за этой деревней лежат другие деревни, за этим аббатством — другие аббатства, за этой крепостью — другие крепости. И над каждой деревянной хижиной или дворцом из камня воздвигся дворец мысли или хижина мнения, где жизнь замуровывает глупцов, но оставляет лазейку мудрецам. За Альпами лежит Италия. За Пиренеями — Испания. С одной стороны страна Мирандолы, с другой — Авиценны. А еще дальше море, а за морем, на другом краю необъятного мира, — Аравия, Морея, Индия, две Америки, И повсюду долины, где собирают лекарственные травы, горы, где таятся металлы, каждый из которых знаменует мгновение Великого Деяния, ведовские рукописи, зажатые в челюстях мертвецов, боги, каждый из которых заповедал свое, и людские толпы, где каждый воображает себя центром вселенной. Можно ли быть таким безумцем, чтобы не попытаться перед смертью хотя бы обойти свою тюрьму? Видишь, брат Анри, я и в самом деле паломник. Путь мой далек, но я молод.

— Мир велик, — заметил Анри-Максимилиан.

— Мир велик, — с важностью подтвердил Зенон. — Да будет воля того, кто, быть может, существует, чтобы сердцу человеческому достало сил вобрать в себя все сущее.

Они снова умолкли. Спустя немного Анри-Максимилиан вдруг хлопнул себя по лбу и захохотал.

— Зенон, — сказал он, — помнишь ли ты своего дружка Коласа Гела, любителя пива, твоего брата по гульбе? Он ушел с мануфактуры моего дорогого папаши, где, к слову сказать, ткачи мрут с голоду, вернулся в Брюгге, ходит по городу с четками в руках, бормочет молитвы за упокой души своего Томса, который повредился в уме из-за твоих станков, а тебя Гел честит подручным дьявола, Иуды и антихриста. А вот куда подевался его Перротен, не знает ни одна душа — видно, сам нечистый его уволок.

Уродливая гримаса исказила лицо молодого школяра и сразу его состарила.

— Вздор! — отрезал он. — Что мне за дело до этих невежд? Они пребудут тем, что они есть: сырьем, из которого твой отец делает золото, то самое, что в один прекрасный день достанется тебе в наследство. Не поминай мне о станках и висельниках, и я не стану поминать тебе ни о том, как ты летом запаливал лошадей, купленных в долг у барышника в Дранутре, ни о том, как соблазнял девиц и взламывал винные бочки.

Анри-Максимилиан, не отвечая, рассеянно насвистывал задорную песенку. С этой минуты они рассуждали только о том, как плохи дороги и как безбожно дерут за ночлег в трактире.

Расстались они на ближайшей развилке. Анри-Максимилиан зашагал по большаку. Зенон выбрал проселочную дорогу. Вдруг младший из двоих вернулся и догнал товарища; он положил руку на плечо паломника.

— Брат, — сказал он, — помнишь Вивину, бледную девчушку, которую ты, бывало, защищал от нас, --">