Павел Николаевич Саксонов - Приключения доктора

Павел Саксонов-Лепше-фон-Штайн Приключения доктора

Большое сердце

С инициированного им собрания^[1] столичных полицейских врачей доктор Михаил Георгиевич Шонин вышел в приподнятом настроении, но тут же оказался в затруднительном положении: вышел он последним, коллеги — кто по одиночке, а кто — по двое и по трое — расхватали транспорт, так что — насколько взгляд охватывал — в окрестностях ресторана мостовая опустела. То есть, разумеется, движение, как и обычно для раннего еще вечернего часа, было плотным, но вдоль тротуаров не наблюдалось ни одного лихача. А между тем, с утра гулявшая по Петербургу оттепель закончилась так же внезапно, как и началась: небо заволокло, поднялся ветер, посыпались — сначала снег, а потом и вовсе ледяная крупа, колючая, секущая, короче — отвратительная.

Следовало поднять воротник пальто — что Михаил Георгиевич и сделал — и броситься транспорту наперерез — в надежде остановить какого-нибудь доброхота, но на это второе доктор не решился: он ощущал себя подвыпившим и не мог самому себе предоставить гарантию безопасности… а ну как добрый человек не успеет вовремя осадить лошадку?

Был и другой вариант: подойти к городовому, тем более что таковой маячил на ближайшем углу. Формально городовые не находились в подчинении полицейских врачей, но всё-таки врач — классный чиновник, тогда как городовой — лишь нижний чин, и потому вполне логично было ждать от него сочувствия и помощи. Впрочем, подать любую посильную помощь городовой обязан был каждому, для того-то он и стоял на своем углу — для заблудившихся и замерзавших; для потерявшихся детей и дам, опасавшихся насилия; для отчаявшихся душ, покинувших дома и бредших к ближайшему водоему… для выпивох, наконец, заложивших совсем уж крепко за воротник и теперь выписывавших кренделя — без спешки обратно под власть своих сварливых женушек.

Но этот вариант Михаил Георгиевич отверг, как недостойный. Ему казалось, что в навалившейся на Город непогоде совсем не дело — мелкими заботами отвлекать городового с поста: мало ли кто устремлялся к нему в действительной нужде — сквозь хмарь, и ветер, и ледяное крошево? «Нет, — решил про себя Михаил Георгиевич, — отойду-ка я на другую улицу. Авось, уж там-то кто-нибудь меня подберет!»

Вот так и оказалось, что, выйдя из ресторана, доктор не сел в коляску или в сани, а, поправив шарф, подняв воротник пальто и сильнее натянув на голову мерлушковую шапку, пошел пешком: вдоль длинного дома к углу, но не к тому, у которого стоял городовой, а к другому — за которым улица выливалась на проспект.

Дойдя же до проспекта, Михаил Георгиевич сообразил две вещи. Во-первых, и здесь не так-то просто будет найти извозчика, готового совершить поездку всего-то от Большого до Среднего — прямиком по линии до дома Ямщиковой, где находились апартаменты репортера Сушкина^[2]. Ведь это значило бы или заломить неприличную плату, или оторваться от поиска более выгодного клиента, а клиенты для неустроенных по кабакам, театрам и гостиницам столичных «ванек» означали жизнь. Конка — власти грозились еще и трамвай запустить — серьезно подрывала извоз^[3]. Годовая такса^[4] не уменьшалась. Овёс не дешевел. Места стоянок — тоже. Не ослабевали и аппетиты нижних полицейских чинов, занимавшихся — это было известно каждому — откровенными вымогательствами у бедняг: за малейшее нарушение порядка извозчикам грозило лишение «бляхи», а уж придумать такое нарушение полицейскому было совсем нетрудно. Вот и метались неустроенные извозчики по Городу, стараясь находить и подбирать таких клиентов, которых было бы выгодно везти — подальше и подороже!

Во-вторых… это — вторая вещь, которую сообразил Михаил Георгиевич, выйдя на проспект… к Сушкину идти было еще рановато. То есть не идти, конечно, а ехать, а вот прогуляться можно было и не спеша. Если бы не одно «но» — мерзкая погода.

Положа руку на сердце, Михаил Георгиевич совсем не хотел отбивать сажень за саженью, согнувшись в пояснице и отворачивая лицо от лупивших в него под ветром льдинок. Пусть даже этих саженей было совсем и немного — всего-то около двух с половиной сотен, — но каждая из них никак не обещала быть не то что приятной, но хотя бы попросту --">