Сергей Анатольевич Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

один из исмаилитов^[11], которым даже Священный Коран представляется всего лишь караваном таинственных смыслов, пересекающих пустыни невежества и понятных только предвестнику конца света, махди^[12].

Дело в том, что скоротечная тень султана на миг покрыла собой окошко того дома, а среди домашних слуг кади^[13], его нынешнего хозяина, был один тайный исмаилит. Этот слуга стоял у окна и глядел в щелку между ставен. Ему в глаза вдруг ударило солнце, и сам султан обернул к дому бледное лицо, Его указующий перст, дрогнув, нашел врага сунны, скрывавшегося за ставнями в сумраке комнаты. Слуга остолбенел и облился холодным потом. Однако никто из многочисленной стражи султана не бросился к дому выгонять из его углов еретика, будто зверя из чащи. Когда султан двинулся дальше и вместе с ним двинулась вереница его телохранителей-мамлюков, исмаилит перевел дух. «Я и есть махди! Великий, никому не известный имам^[14]!» — осенила его внезапная мысль. — Сам султан прозрел, содрогнулся и смирился перед великой тайной! Само солнце подало мне знак!» Еще до полудня весть слуги взбудоражила всех исмаилитов, таившихся в Священном Городе.

Так пошли круги по мутному и бездонному морю человеческих домыслов. Мухтесибы^[15] различных городов стали доносить о столкновениях между шиитами и хариджитами, тех и других с суннитами.

Спустя месяц слухи и волнения улеглись, однако весть о странном знамении продолжала тревожить сердца и умы не только эмиров Египта и Сирии, но даже вспоминалась непогожими вечерами мудрому халифу Багдада ан-Назиру, а также султану Рума и суровым Альмохадам Магриба^[16].

Между тем, только двум приближенным славного султана Юсуфа, было достоверно известно то, что он имел в виду, когда его взор привлекли сначала небеса, а затем собственная тень на стене дома.

В тот час лихорадка принялась мучить султана с новой силой, и тогда он, указав дрожащей рукой на свою тень, тихо рек своему верному катибу^[17], Имаду ад-Дину аль-Исфахани, ехавшему по левую руку от своего господина:

— Имад! Вот сроки жизни нашей. Как сказано в Священном Коране: «Один лишь вскрик — И вот они погасли»…

— Малик, да снизойдет на тебя благословение Аллаха! — в изумлении проговорил аль-Исфахани, один из немногих, самых верных его слуг, какие имели право называть своего повелителя «маликом». — Ведь эти священные строки предупреждают о суровом возмездии только неверных!

— Всемогущий Аллах сотворил всех людей — и верных, и упорствующих в своем невежестве, — тихим голосом заметил султан, обращаясь куда-то в сторону. — Тот, кто не равен нам по вере, равен нам в своем творении, разве не так, Имад?

Пока мудрый катиб размышлял, какой ответ полнее удовлетворит господина, султан, как будто катиб уже согласился с ним, добавил такие слова:

— Когда умирал Моисей, он чувствовал себя живой птицей, которую ощипывают, а она не может ни улететь, ни умереть, чтобы освободиться. Любопытно, чем перья неверных отличаются от наших?

Аль-Исфахани поежился от холода и снова замешкался с ответом. Султан же вновь обратился к катибу, вовсе не возмутившись его растерянностью:

— Тень напомнила мне о сегодняшнем сне. Мне привиделось, будто я встретился посредине моста, перекинутого через бездонную пропасть, с маликом Ричардом. Он первым поднял меч, а я — свой. Мы начали поединок. Но лишь только я нанес первый удар, как мой меч прошел сквозь моего врага, как сквозь пустую тень. Он и вправду оказался тенью под моими ногами. Моей собственной тенью. Внезапно мне открылось, что мост переброшен с одной чашки весов на другую. То были такие весы, на которых взвешивают монеты. Я остался на одной из чашек, а на другой не оказалось никого. Естественным образом я потянул свою чашку вниз и стал проваливаться в пропасть. Я понимал, что чашка должна остановиться, ведь весы держит в своей руке Всемогущий Аллах, но мне было очень страшно. Плечо весов не могло быть бесконечным, однако падение казалось таковым… Я проснулся раньше, чем остановилась чашка весов. К чему такой сон, Имад?

Тревога катиба только возросла, и страх уже разгуливал по его хребту, как ветер по всей Яффской дороге, от Иерусалима до самого моря.

— Малик, ты сам с отроческих лет снискал славу толкователя снов, — осторожно напомнил он султану. — Я же учен только в каламе^[18] и в вещах, доступных лишь простым смертным. Боюсь, только нанесу пыль в истинный --">