Анна Арнольдовна Антоновская - Великий Моурави 6

пробуждался медленно. Еще изредка мелькали то тут, то там

белые бурнусы и желтые плащи.

Слышался стук копыт, перебранка на трапах. Под наблюдением Эрасти тридцать слуг-

грузин выгружали уже оседланных

коней. Старший оруженосец заботливо пересчитывал хурджини, складывая их в

пирамиду.

Картлийцы медленно сошли на турецкую землю. Димитрий замедлил шаги и

безотчетно стал следить, как смуглые

янычары высыпали из мешков груды деревянных гвоздей, вздымая едкую пыль, и как

торопливо их разбирали корабельные

конопатчики. Между большими судами сновали гальяны и ялики, обдавая бухту то

отвратным запахом лежалой рыбы, то

нежным запахом перевозимых роз.

Внезапно из-за леса мачт показалась великолепная султанская катарга и

пальбой пушек разогнала будничную

суету. Вспыхивали огни, окутывая амбразуры пороховыми облачками. Десятки тяжелых

весел одновременно взлетали вверх

и тотчас ложились на воду, давая кораблю легкий и стремительный ход. Развевалось

зеленое знамя с полумесяцем,

напоминая о могуществе султана, "падишаха вселенной".

На берегу, где белели столбики для корабельных канатов, раздались

предостерегающие выкрики "Ха-а-ба-ар-рда!" и

пронесся дружный свист плетей. Балтаджи, расталкивая пеструю толпу, устремилась

к картлийцам.

По-видимому, желая остаться незамеченным, Клод Жермен, высокий

худощавый иезуит, напоминавший шпагу,

готовую в любой миг нанести меткий удар, - конечно, в спину, - не отводил

взгляда от Саакадзе, и что-то хищное было в его

пергаментном лице: все, все должно служить целям ордена Иисуса! И уже созревал

план, как он доложит посланнику

Франции, графу де Сези, о Непобедимом, который не случайно в предгрозовые дни

получил от султана ферман на въезд в

Стамбул.

Взгляд Папуна, скользнув по странной фигуре иезуита, остановился на

приятном, умном лице сухощавого турка,

едва переступившего рубеж средних лет.

- Что этот стамбулец с искрящимися четками, - шепнул Папуна Ростому, -

рассматривает нас, словно канатоходцев.

Неужели по виду определил наш характер?

Ростом посмотрел на заулыбавшегося турка и тихо ответил:

- Красная феска с черной кистью на его башке - знак ученого, а таких

больше всего следует опасаться. И четки

прыгают в его пальцах, как раскаленные угольки.

- Я тоже сразу заметил, что он слишком любопытен, - отозвался Элизбар.

- Может, следит за нами?

Толпа заволновалась, кое-кто пытался прорваться вперед. Щелкнула плеть.

Осадив скакуна, меченосец султана приложил руку ко лбу и сердцу и

передал Георгию Саакадзе султанский ярлык.

Приложил и Моурави руку ко лбу и сердцу. Оставаясь холодным, он, блеснув знанием

языка османов, почтительно зачитал

милостивое повеление падишаха, не сомневаясь, что об этом тотчас будет передано

Мураду, властелину империи. И еще

знал он, что здесь, как и в Иране, не только люди, но и камни имеют жало. Лесть

в Стамбуле была так же необходима, как

воздух, притворство оценивалось наравне с золотом. И только кровь не стоила

ничего.

В витиеватых выражениях в ярлыке указывалось, что Моурав-беку и всем

прибывшим с ним отведен Мозаичный

дворец вблизи площади Баязида. "Да будет небо Стамбула грузинам надежным шлемом

от непогод, а "сундук щедрот"

"падишаха вселенной" не имеет дна".

Меченосец подал знак, и к Саакадзе подвели аргамака в большом наряде,

лучшего в султанской конюшне.

"Жизнь в замкнутом круге", - подумал Георгий, припомнив квадратный двор

в Давлет-ханэ, а над ним жгучее

исфаханское небо. Тогда он, молодой свитский азнаур, властной рукой покорил коня

эмира. Сейчас ему предстояло обуздать

судьбу и направить по дороге возмездия.

И,

--">