Леон Юрис - Суд королевской скамьи

Баннистер. — И я ждал вас.

— Я знаю. Прошу прощения. Виски?

— Разбавленного.

Баннистер снял пальто, пока Эйб наливал виски.

— Последние пару дней я только и делаю, что прощаюсь. И спокойно, и весело, и со слезами. С дочерью я увижусь только в Израиле.

— Жаль, что она уехала. Обаятельная девушка. Хотел бы, я познакомиться с ней поближе. С Ближнего Востока поступают тревожные вести.

Эйб пожал плечами.

— Приходится привыкать. Когда я писал «Холокауст», Шоукросс волновался при каждом новом кризисе и поторапливал меня с рукописью. А я говорил ему— не волнуйтесь, когда бы я ни кончил книгу, беды не покинут евреев.

— Должно быть, это очень утомительно.

— Писать или быть евреем?

— В сущности, я хотел сказать о писании. Приходится познавать самых разных людей, чьи мысли месяц за месяцем проходят перед тобой.

— Нечто вроде. Баннистер, я избегал встречи с вами,,потому что мог бы чертовски напугать вас.

Баннистер улыбнулся.

— Ну во всяком случае, я не хотел бы, чтобы вы предстали в качестве свидетеля.

— Знаете, о ком я думал? — сказал Эйб.

— Об Адаме Кельно.

— Откуда вы знаете?

— Потому что я и сам о нем думаю.

— Знаете, а ведь Хайсмит был прав, — задумчиво сказал Эйб. — Все мы в руке Божьей. Простые люди со своими простыми заботами — и любой из нас мог бы попасть в эту дьявольскую мясорубку. И что же тогда, черт побери, останется делать?

— Мне кажется, я знал бы.

— А я далеко не так уверен. В мире не столь уж много Даниэлей Дубровских или Марков Тессларов, Парментье или Висковых. Или ван Даммов. Мы разглагольствуем о мужестве, а в конце концов поступаем как жалкие подонки.

— Сегодня это все, что остается вам думать.

— Я упустил из виду еще кое-кого, — сказал Эйб. — Томаса Баннистера. В тот вечер, когда вы решили разделить со мной ответственность, вы не думали о себе. Но разве не была эта ситуация подобна пистолету, выстрел которого мог бы лишить английский народ такого премьер-министра, как вы?

— Ах это. Ну, кто-то же должен поступать так, как он считает верным.

— Но почему? Почему, Кельно решил возбудить это дело? Конечно, я понимаю, он считал себя крупной акулой в окружении мелких рыбешек. Он жил сознанием собственного превосходства, потому что всегда старался оказаться в положении, когда может главенствовать над окружающими. В Сараваке, в Ядвиге, в клинике для рабочего люда в Лондоне.

— Кельно? Трагическая фигура, — сказал Баннистер. — Он типичный параноик, и в этом качестве он совершенно не в состоянии объективно оценить себя и свои действия, отличить плохое от хорошего.

— Что заставило его стать таким?

— Может быть, это результат той жестокости, которую ему пришлось испытать на себе в детстве. В Польше он проникся антисемитизмом. И в конце концов очутился там, где его заболевание нашло выход. Знаете ли, Кэди, — хирурги довольно странные люди, и порой они берут скальпель лишь в стремлении удовлетворить свою жажду крови. Пока Адам Кельно находился в цивилизованном обществе, его искусство хирурга служило людям Но поместите такого человека туда, где все общественные и моральные законы рушатся, — и перед вами предстанет чудовище. А затем, когда ему довелось снова вернуться в цивилизованное общество, он опять стал отличным хирургом, который не испытывал никакого чувства вины за свои деяния.

— После того, что мне довелось услышать в зале суда, — сказал Эйб, — увидев, что люди могут сделать с такими же людьми и что вот-вот может разразиться новый холокауст, я прихожу к выводу, что, несмотря на все наше желание спастись, мы продолжаем разрушать свой собственный мир. Мы залили дерьмом нашу планету, и живущие на ней люди тонут в отходах. Я думаю, что мы потеряли всякое представление о времени и пространстве и вопрос уже не стоит так: если случится непоправимое; речь идет о том, когда это случится. И учитывая наше поведение, я думаю, Богу ненадолго хватит терпения.

— Ну, Бог достаточно терпелив, — сказал Томас Баннистер — Видите ли, мы, смертные, преисполнены такого самомнения, что уверены — во всем бесконечном пространстве космоса мы единственные, кто обогащен уникальным человеческим опытом. Я же никогда не сомневался, что все это уже было раньше, в древние-древние времена.

— Каким образом?

— Ну, для Бога ничего не значит несколько миллионов лет туда или сюда. Может быть, за прошедшие миллионы лет возникали и исчезали --">