Ольга Марковна Гурьян - Один Рё и два Бу

Ольга Гурьян ОДИН РЁ И ДВА БУ Историческая повесть

Имя первое: ТОКУИТИ

МЫШЕЛОВКА

Примерно лет двести пятьдесят назад, во время правления Токугава Цунайоси, которого народ прозвал «собачьим правителем», в эру Гэнроку, а по нашему счету в самом начале восемнадцатого века, жил в стране, где восходит солнце, в городе Эдо некий мальчик. Ему было в то время лет девять, а может быть, и немного больше — кто его знает? Кому была охота считать его годы? Такой ничтожный мальчишка!

Такой ничтожный, и не стоил он того, чтобы рассказывать о нем, если бы…

Началось это все с пустяка. Так, человек, ступая по крутой тропинке, неосторожно заденет ногой маленький камешек. Тот подскочит, покатится, зацепит другой камень, и уже, грохоча, несется с горной кручи обвал. И, захваченный им, сбитый с ног, человек падает в бездну.

Постараюсь-ка вспомнить эту историю по порядку.

Значит, лет двести пятьдесят назад жил-был в городе Эдо мальчик, и было ему в то время лет девять, а может быть, и немного больше — кто его знает? Уж очень он был мал и худ.

Его мать работала судомойкой в чайном доме. И нередко случалось, что, когда другие слуги были заняты, этого мальчишку посылали за покупками или с другими поручениями. Он был понятлив и справлялся с этим делом так удовлетворительно, что постепенно оно стало прямым его занятием. Время от времени ему даже перепадали две-три медные монеты, которые его мать тут же отбирала. Однако же он был воспитан таким количеством подзатыльников и в таких строгих правилах, что ему и в голову не приходило утаить какую-нибудь мелочь и купить себе лакомство или иначе потратить.

Каждый раз, когда его посылали с поручением, он стремился пройти мимо театра Ямамура-дза. Даже если его путь вел в другую сторону, он не стеснялся сделать небольшой крюк, задержаться ненадолго, пусть это грозило ему затрещинами и выговором за опоздание. Еще издали, завидев башенку перед входом в театр, он ощущал сердцебиение такое сильное, будто бежал в гору. По мере того как он приближался к театру, его лицо становилось так сосредоточенно, как бывает у людей, которые испытывают сильную боль и стараются ее скрыть. Что же влекло его так неотразимо?

На фасаде театра были вывешены афиши, постоянно менявшиеся, на которых яркими красками были изображены сцены из пьесы, которую в этот день представляли. Нельзя было отвести глаз от вида сражений и поединков, где воины в круглых широких шлемах, увенчанных крылатыми чудовищами, с лицами, искривленными страстью и гневом, поражали друг друга мечами с рукояткой, почти такой же длинной, как лезвие. Они топтали поверженного врага ногами, обутыми в башмаки из лохматых звериных шкур. В триумфе поднимали они кверху руки с надувшимися шарами мускулов или, сидя на высоком помосте в окружении советников, творили суд над лежащими ниц предателями. И сами, потерпев поражение или не в силах снести нанесенную им обиду, в белой траурной одежде вспарывали себе живот, а любимый друг, стоя за их спиной, взмахивал мечом, чтобы одним ударом снести голову и тем вовремя прекратить невыносимое страдание.

Но, как будто мало было этих изображений на афишах, на скамьях у входа в театр сидели зазывалы, босые, в длинных халатах, и рассказывали содержание пьес, то высоко вздымая над головой раскрытый веер, то, сразу закрыв его, стучали им по скамье, тем самым подчеркивая волнующие моменты и вызывая любопытство собравшейся вокруг них толпы. Носильщики спускали с натруженных плеч коромысла с тюками тканей; нищие, колотившие друг друга деревянными сандалиями, прекращали драку; дети требовательно дергали матерей за полу халата; дамы отдергивали занавески носилок; знатные господа ниже надвигали на лицо широкополые шляпы; бродячие собаки отгрызали хвосты рыб, небрежно висевших в руках хозяек, увлеченных голосами зазывал.

Каждый день мальчик на посылках ходил мимо театра, но ни разу не пришлось ему проникнуть внутрь. Только и оставалось с завистливой безнадежностью следить, как счастливцы, заплатившие за вход, протискивались в узкую — «мышиную щелку» — единственную дверь, --">