Илья Сергеевич Кандыбович - Песни безумной Женщины

Нас и самих, редко посещали подобные мысли, не смели посещать, и уходить не смели извне.

Только поторопись, только поспеши, и мы возможно сможем успеть.

Чтобы расставить все точки, над всеми нужными буквами, чтобы уставиться в пустоту.

Из нее звучит выстрел, он поражает мою голову и воображение.

Из темноты доносится вопль, это ты кричишь, но не спешишь.

И не нужно, ведь мы этого хотели всеми силами, мы только этого и добивались все оставшееся время.

Просыпаясь посреди ночи, думали каждый о своем, и обсуждали предстоящие и прошедшие события.

Не делились сокровенным, не давали пинки под зад остальным.

Нам самим этого вполне хватало, нас каждого, по-своему, это устраивало.

Влачить тяжелые ноги, поднимать тяжелые руки повыше, таковы были наши планы на ближайшие сто лет.

Сто лет, кричали молодой паре, сто лет.

Но вечности никто не желал, никто даже не мог о ней помыслить, так поступали.

Слышны были топот стаканов, лязг ног над столами.

А мимо них, словно опарыши, прекрасные девушки с подносами, копошились и пульсировали.

Песня 56.

До души не додушить.

Дыхание перекрывать не было больше смысла, ведь мы не дышали, а только представляли себе это.

Было слишком близко, чтобы разувериться в этом, слишком далеко, чтобы прикоснуться снова к твоим глазам.

Но плевать ты хотела на условности, а я же не знал никаких таких, и прочих.

Смелой ты была в своих рассуждениях, я же был труслив в желании закурить тяжелую сигарету.

Безмолвно потом потягивая дымок, до безобразия серый и растворимый в воздухе.

Ты была слишком растрогана этим, я был слишком польщен твоим присутствием.

На балу чертей и ведьм, мы повстречали дохлую рыбу.

Ты хотела отдать ей свою жизнь, но я не позволил тебе этого сделать, не был разочарован.

Мы знакомились со всеми, и выпивали непонятные отвары, мутнело в глазах потом от них, ноги становились вареными макаронами.

Было настолько весело, что от безумия слабли руки, зажигались дальние огни.

Вышел подышать замогильным воздухом, хапнуть горя.

Затем поинтересовался у мимо пролетавшего камня, где находится туалет.

Но он промолчал, я слишком жалок показался для него, в своем черном костюме не по размеру.

Теплый воздух окутал меня, и я разглядел направление, истома подступила к горлу.

Быстро не смог надышаться, пришлось делать это медленно.

Затем я вернулся, и не смог найти тебя.

Ты ушла с мертвой рыбой, решив отдать последнее что было у тебя.

Песня 57.

Насильно цел не будешь.

Под стать бы, и другим остановиться, в задумчивом оцепенении.

В постыдной разлуке, в мыслях нелегких, в судорожных конвульсиях безупречных состраданий.

Легкодоступными оказывались гроздья винограда, что так маняще низко росли из лозы, покрывая рукотворные сооружения.

Бесполезными оказывались руки, что тянулись к ним, слишком грязными и немытыми.

Больше всяких похвал, триста лет овеянные сознанием улиц.

Меньше всякой грубости полусознания, что в дреме, тревожит сердца.

Так или иначе, совсем или по-другому, но глаза не переставали кровоточить, не умалялись ни на миг кровавые потоки.

Не смыть их потугами людскими, не усеять ими поля плодородные, все высохнет.

Сорняки одолевали твой мозг, мой же был чуточку чище, немножко правдивее и слаще, чем того требовала партия.

Соратники шли и попадали в шаг.

Змеи тянулись, и не попадали куда им нужно, вились в клубки, словно мысли.

Так становилось забавно, так было совсем прилюдно и не страшно.

Так было намного стабильнее, никакого роста и никаких падений, словно злоба дня, словно приунывший зайчик.

Пластмассовый мир неукротимо побеждал, костные останки неумолимо выплевывала земля, давая место быть догадкам.

Переглядывания устраивали мы с тобой с противоположных сторон рек, мы думали так нужно, так легче будет.

Подслушивали разговоры, и никому ничего не рассказывали.

Не замечали происходящего, не верили в