Саша Ино - Рыбы

кошку-перечницу с румяными в оранжевый цвет щеками, которая почти не пострадала, ну разве что — ухо откололось. Она притаилась под куском газеты за январь 2010 года, сама же газета придавлена ножкой обшарпанного, еще явно советского, кухонного стола с белой фанерной крышкой. От него осталась всего часть, которая, видимо, для собственной устойчивости подпирает стену. Из оконного проема, откуда с корнем вырвана рама, дует холодный ветер летнего, но дождливого московского утра. Газета трепещет при каждом дуновении, шурша буквами статьи о благотворительном визите президента в очередной дом инвалидов. На выцветшем фото лица людей выражают выцветшее фото. Ничего более.

Еще можно найти старые настенные часы, призванные стать шедевром советского дизайна, так как выполнены в виде наручных часов с железным браслетом. Часы в виде часов — неизменно сильное решение в гротескном мире красных галстуков. В недалеком будущем они оказались неуместными, как и сами «красные». Часы упали за растрепанный и ощетинившийся пружинами некогда бордовый диван. Там и нашли свое пристанище вдали от глаз бомжей и прочей шпаны, которые, разумеется, ничего не выручат за столь бестолковый раритет, а раздолбать способны.

Но Кириллу нет никакого дела до окружающей его ветхой старости. Он сидит на полу, прислонившись к ободранной стене с выдолбленными кусками бетона. Пустые глаза устремлены в потолок — грязно-серый океан над головой с богатыми и извилистыми руслами трещин напоминает полнокровные ветви его, Кирилла, вен. Кажется, в руслах на потолке плещется рыба. И Кирилл постепенно погружается в подводный мир, медленно спускаясь и оседая на дно. Исчезает все: и кошка-перечница, и газета с равнодушными до президента инвалидами, и фанерный стол, и часы за диваном. Грани стираются. Теперь Кирилл мчится в свободном потоке.

Медленно. Кирилл теряет очертания — «горько-сладкий» наполняет его без остатка, лишая отголосков сознания. Больше ничего не существует из того, что наполняло его легкие воздухом. Картины прошлого сменяют одна другую, но не вызывают ничего. Даже привычной гнетущей тоски. Липкий и жаркий кайф заполняет каждый уголок его существа. Медленно.

Золотистый морской окунь зарывается в песок — километры воды на его плавниковых «плечах» давят, хочется сбежать или уснуть. Мучительно душно. Он засыпает и видит далекие течения чистейших и полноводных рек. Возможно, окуню снится рыбий рай. Жаль, только «пресный».

Когда Кирилл сел плотно на «спиды», все оказалось слишком быстрым. Жизнь кипела. Он работал, как и полагается всем и каждому в нашем мире. Но зато, впахивая по нескольку суток в автослесарской, не уставал. Смена за сменой подряд, не отключая сознания. Кирилл мог не спать, не есть, не испытывать жажды, не ощущать смены температур, не хотеть женщин, а самое главное — он не чувствовал боли. «Спиды» сжигали его, высасывали силы, пожирали деньги. Парень не замечал, как клацает зубами на клиентов, как выпучивает безумно глаза, как обливается потом и неистовым танцем рук жестикулирует в обычном, ординарном разговоре, выдавая собеседнику весь адреналиновый веер внутренней экспрессии. Начальник заглядывал в глаза Кирилла, стремясь обнаружить морское дно расширенных зрачков. Тщетно. Кирилл плыл по течению вместе с развитием технологий и каплями для глаз. Любой «мусор» знает — с нынешним уровнем фармакологии наркоманов вычислить гораздо сложнее.

Кирилл мог платить за «спиды». Работа дает мужчине право называться мужчиной по факту наличия первичных половых признаков. А хорошая работа — быть лидером. Он наслаждался этим, а еще возможностью игнорировать ор матери, всесилием и отсутствием изматывающих мыслей. Под «спидами» Кирилл становился сверхчеловеком. Он мог бить морды ублюдкам с района, которые в лицо его сестре плевали слюнявое и хлесткое: «блядь». И пускай это была правда, но Кирилл заставлял их жалеть, даже тех, кто превосходил его по силе. Любого. Боли не было. Она приходила потом, в отходняки — потные и смрадные, когда прояснялось сознание. Но Кирилл не любил выныривать, он бежал от этого и гасил ясность разума новой порцией «быстряка». Он работал, бил морду, покупал «спиды», потом снова работал, бил морду и опять покупал колеса. А потом Кирилл устал. Выдохся. Внутренний механизм пришел в негодность и оборвался, разлетаясь на сотни ненужных деталей.

Роль заведенной шестеренки в диком --">