Марина Анатольевна Палей - Под небом Африки моей

чем это делать, и даже более того: работал Ванька на Столичной газораспределительной станции.

Во время войны Станцию пришлось закамуфлировать от бомбежек. Закамуфлировали ее, как водится, под некий природный объект, в итоге чего (да не заподозрят меня в слепой любви к постмодернизму) на той богоспасаемой газораспределительной Станции было все: вишневый сад, тенистые аллеи, антоновские яблоки – и даже крыжовник. Ах, да что там – крыжовник! Разрывая путы цитат, из земли пер и сразу же плодоносил всякий овощ и фрукт, соприродный местному климату. А были, неотступным гладом и непрестанным терпением, выпестованы на той Станции даже и единичные, милые моему сердцу тропические образцы…

Хитрые на выдумку бывшие эмэнэсы (младшие научные сотрудники), легковерно выбитые из колеи соблазнами и каверзными красотами русской поэзии, сутки через трое наблюдали там вполглаза показания грозных газораспределительных приборов и, равнодушные к мысли взлететь на воздух (трубы на Станции были смонтированы еще до Второй мировой), с азартом приобщались к делу Мичурина.

И немудрено! Russian person, привычный варить суп из топора, притом в собственных пригоршнях, – или варить (это уже другой рецепт) яйца у себя в hot water (а также: in the hole, in the soup, in the tube[⁴]) – или выращивать на метровом балкончике густые джунгли петрушки, а под пленкой на подоконнике – помидорчики, а в коробке из-под ботинок – огурчики (на засол), а в кухоньке – цыплят, а в ванной – хавронью (или нутрию), а в самой ванне – как правило, мотыля, – неужели этот самый person да не развернется на стольких-то плодородных гектарах, какие щедро предоставляла ему в распоряжение Столичная газораспределительная станция?

Приволакивал Ванька оттуда охапки зелени, а еще – всякой редиски, морковки, гороха, а помимо этой мелочевки – большие, как свинцовые ядра, янтарные яблоки, – арбузы с их сочным сахарным мясом, лимоны, чьи прозрачные кружочки похожи на велосипедные колеса, и даже провиант посерьезней приволакивал Ванька – вроде картошки, капусты и свеклы. Куда он все это волок?

Ясное дело, в семью. А также к семейным друзьям. А также к бессемейным друзьям, в общагу. Ну и так далее. Мало ли в Столице сирых и страждущих?

Так что, пожалуй, безответственно я заявил, что не походил Ванька на муравья-фуражира… Сутки через трое, когда он выползал из ворот Столичной газораспределительной станции, походил.

Dodoma

Ванька всегда рад был освободиться от этого «свинского» груза не только из человеколюбия своего, но также и потому, что его неизменно обременяли две трехлитровые банки под пиво. Они были очень неудобны для переноса, поскольку, стоя в одной холщовой котомке, постоянно грозили разбиться – и притом, когда были пустыми, вызывающе-мерзко гремели. Ванька еще и дополнял эти непристойные звуки (особенно непристойные, к примеру, «на ковре» у декана, в плотной тишине, которая закономерно следовала за каким-нибудь грозным деканским вопросом) – точнее, Ванька добавлял дерзости этим неакадемическим звукам (что были, по сути, исчерпывающим декану ответом) своим кикиморочьим хихиканьем. (Эти зловещие позывные русского болота Ванькина летняя жена, о которой позже, называла, кстати сказать, не иначе как моцартовским смехом.)

Однако разделить банки (по разным котомкам) было бы сложней, чем сиамских близнецов. Несмотря на потусторонние связи с низовой нечистью, у Ваньки было всего две руки, а ему ведь еще надо было, ясное дело, курить, мочиться, поправлять очки – а также, дидактически уточняя, изображать указательным пальцем цифру один («один литр»).

Чаще я видел эти банки пустыми, из чего скоропалительно умозаключил, что полными они не бывают, что это такой лайф-артистический выпендреж, визитная карточка. Ну, таскают же дети-подростки с собой всякие феньки: привязанных к рюкзачкам медведиков, песиков, зайчиков – так почему б и не банки в котомке[⁵].

И вот что меня удивляло. Ванька вовсе не осуждал – ни ближних, ни дальних – за регулярное откусывание, жевание, глотание, пищепереваривание и фекаловыделение. Глядя на эти проявления низменной природы, Ванька не морщился. Он никого не агитировал за принципиальный отказ от этого гнусного цикла. Он сроду не призывал питаться исключительно нектаром цветов, акридами или кавказскими коньяками. И я представить себе не могу, чтобы он вмазал по морде человеку едящему. То есть: намного опередив свое время, Ванька проявлял --">