Антонио Алвес Редол - Торговка фигами

Антонио Алвес Редол
Торговка фигами

© «Прогресс», 1977

Художник Г. Толстая

Я гляжу туда, в глубь времени (что же я сделал со всеми этими годами?…), и думаю, как это было хорошо, что я – жил, и как это хорошо, что мне еще – умирать или жить… Вот сейчас, когда прошлое длится во мне, именно в этот миг, когда я не знаю, кто я и чего же мне хочется, я чувствую, как увлекают меня с собой голоса и радостный гомон, ласки – или обещанья, так и оставшиеся в глазах или в незавершенном жесте, который едва было встрепенулся в чьих-то руках.

И совсем вдали, и все такое же ослепительное, как в тот день, единственный, когда я увидел тебя, раскрывается потрясение четырнадцатилетнего мальчишки. Я так и не узнал твоего имени, чуть коснулся твоей кожи, а ты и сегодня еще – одна из самых настоящих женщин моей жизни. Одна из тех немногих, кому умирать на одной подушке со мной.

Мы были на школьной террасе. Не могу вспомнить, почему в тот день вышло гак, что в десять мы могли свешиваться с балюстрады. Нам нельзя было пойти в перемену на игровую площадку, и оставалось одно – разглядывать улицу в пятнах тени от деревьев, выстроившихся вдоль противоположного тротуара.

Одни играли на сигареты, спорили, какой марки машина, чуть она появлялась на повороте у Жункейры со стороны Белена, другие мечтали о свободе, наслажденья которой мы были лишены, воображали себе кино, девчонок с Байши ^[1], таинственные прогулки, которых никто из нас еще не пробовал; еще кто-то боролся за золотой пояс Констана Ле Марэна – «Champion de l'Europe et du Monde» ^[2], как объявлял его шпрехшталмейстер в Колизее, а несколько человек разучивали танцевальные па, воображая, что обнимают знакомых девчонок, под звуки charle-ston'a и танго…

Я старался разглядеть Тежо – там, за песчаным берегом, – чтобы вновь передо мною встала наша пристань, те места, где я снова и снова рождаюсь на свет, каждый день.

Эту мечтательность и прорезал молодой и веселый твой голос, расхваливая фиги, что ты несла в корзине. И сейчас же вся команда дортуара старших еще больше высунулась за каменную балюстраду, отыскивая тебя там, внизу, на улице, и в глазах этих, взволнованных юной любовью, ты ступила на качели, босоногая девчонка, чтобы реять в долгих дортуарных ночах и в романах, которых нам так и не пришлось пережить… А может, мы больше и не живем ими – в том очаровании, которое твой голос раскрыл в интернатском затворе.

Самые смелые спрашивали, почем ты продаешь фиги; ты отвечала с улыбкой, гордясь, конечно же, восхищеньем ребят из школы. Взяла из корзины фигу, очистила, ловко и красиво, как могла ты одна, босоногая девчонка, и стала есть с таким удовольствием, как будто только того и хотела – не знаю уж чего! – потому что в твоих глазах смеялись удовольствие и обещание.

Купить фиги у тебя не мог никто, потому что денег не было, да и нельзя было спуститься вниз к тебе – как было обойти строгий инспекторский надзор?!

Потому, наверное, и нашла твоя женская интуиция игру для кавалеров в голубеньких слюнявчиках – игру в плоды и любовь.

– Вы же ничего никогда не покупаете, знаю я, – кричала ты с улицы, приложив раковиной руку к красивому рту.

– Дай ягодку – поцелую, – отважился кто-то.

Ты сделала вид, что не расслышала предложения, а может, оно и не дошло донизу, поскольку все мы подхватили его, прежде чем ему дойти до тебя, – и ты закричала снова:

– Да я так дам… Только вот выберу, кому… Вот ему, ему…

И ткнула пальцем в гроздь нетерпеливых голов, притиснувшихся одна к другой как раз над тем местом, откуда ты бросила нам вызов.

– Мне?

– Нет, не тебе…

И все поправлялась, покамест не дошла до меня, не сказавшего еще ни слова, неспособного даже жестом выразить свое восхищение, – должно быть, именно и только потому ты и выбрала меня. Но какая там разница, почему…

Я был оглушен, поражен. Больше, чем если бы мне на голову полился звездный дождь или мой Тежо доплеснул до туда, чтобы унести меня с собою. Я распахнул руки, помедлил мгновенье и, помню, пустился бежать, полетел по каменным ступеням, глупый, счастливый, не обращая внимания ни на какие запреты. Я вбежал в музыкальный зал, открыл окно и вымахнул к ограде, отделявшей меня от тебя, от твоих ягод, обещаний.

– Добрый день! – прошептал я, боясь, что от моего голоса оборвется --">