Алексей Бабий - Скучно в городе Пекине

Алексей Бабий Скучно в городе Пекине

^{Курортный роман}

1

Название, между прочим — класс. «Скучно в городе Пекине». Ну — такое название пропадает! Просто грех не написать рассказ с таким названием. Только вот — про что?

А вообще-то это песня. И поют ее вот так:

Ску-у-у-уушно в городе Пи-и-и-икине!^[1]

Cпя-я-я-ят на крышах воробьи-и-и-и-и…

Два китайских мандарина-а-а

Бреют рыжие усы-ы-ы.

И говорит один другому:

Скушно, говорит, в городе Пекине!

Спят на крышах воробьи,

Два китайских мандарина

Бреют рыжие усы.

И говорит один другому:

Cкучно в городе Пекине!

Cпят на крышах воробьи…

…и так далее. Помнится, один старшина переплюнул Эйнштейна и соединил пространство со временем, приказав рыть канаву от забора и до обеда. Я пою эту песню с девяти утра до вон той скалы. На скале я сяду поищусь насчет клещей и спою что-нибудь более задушевное. Про двенадцать негритят, например:

Двенадцать негритят^[2] купались в синем море.

Двенадцать негритят резвились на просторе.

Один из них утоп, ему купили гроб.

И вот вам результат: одиннадцать негритят.

Одиннадцать негритят купались в синем море…

…и что вы думаете, на двенадцатой итерации все это кончится? Как бы не так:

Ноль негритят купались в синем море.

Ноль негритят резвились на просторе.

Один из них воскрес, ему купили крест.

И вот вам результат: один негритят!

Один негритят пошли купаться в море…

Так о чем я там… А, о клещах. Клещи — это, конечно, минус.^[3] Я ищусь и на процедурах, и в столовой, и на приеме у врача. А давеча прямо посреди курортного пришпекта остановился и машинально запустил руку под трико, на радость окружающим.

Клещи — это минус, но и плюс. Из-за клещей в лес не ходит публика. Поэтому туда хожу я. Курортная публика смотрит «Богатые тоже плачут» и читает Анжелику вперемежку с Ивановым, который Анатолий. Курортная публика громко и фальшиво хохочет. Курортная публика жрет все подряд, покупает что попало, торчит изо всех окон, со всех скамеек, из-под каждого куста. Курортная публика… да что там говорить — можно подумать, вы не видели курортной публики!

В санаторий я являюсь только затем, чтобы поваляться в радоновой ванне, получить очередную порцию жидкости из шприца «в мягкие ткани» и порцию гнусного первого-второго-третьего в желудок. За день я произношу всего десяток слов, и все в столовой: «Доброе утро (день, вечер)» и «приятного аппетита» (3 раза). Вот чего мне не хватает в жизни — так это одиночества.^[4] Лет пять назад я вполне серьезно узнавал у юристов, за какие деяния сажают в одиночную камеру. Так вот, оказывается, у нас это не принято. Оказывается, это негуманно.

И вот целыми днями я шляюсь по лесу, и нахожу удовольствие в пении идиотских песен, и отдаюсь постыднейшему из своих пороков: сочинению стихов. Графомания — это болезнь, и болезнь позорная, вроде недержания мочи. И неизлечимая. Вообще в жизни я придерживаюсь правила «не умеешь — не берись». Но с моей музой шутки плохи: это вам не слабое создание, бряцающее на лире. Моя муза крепкого сложения, яростная и неутомимая. Она извещает меня о своем приходе: часа за четыре где-то в горле начинается щекотание, и кто-то внутри меня похохатывает, как похохатываает человек, читая, скажем, «Двенадцать стульев» — несильно, но постоянно. Я обреченно готовлюсь: расчищаю вечер, готовлю бумагу, запасаюсь стрежнями. Муза врывается, тряся своими персями,^[5] смешки перерастают в сатанинский смех, и начинается оргия. Теперь я не тварь и вошь, я бог, создающий миры, и я создаю их и вижу содеянное, и говорю, что это хорошо, строчки прут из меня, как… прошу пардону, но самое точное сравнение оказалось не самым аппетитным. Но оно все-таки самое точное, потому что утром я все это брезгливо перечитываю, приговаривая: «В сортир… В сортир… И это — в сортир…» Ну посудите сами, куда годится, например, такое:

На берегу пустынных волн

Сидел я, дум великих полн.

За мной закат в сто солнц горел,

А я сидел, сидел, сидел…

А прямо в ноги бил прибой,

А чайки реяли гурьбой,

А я сидел, сидел, сидел,

И в даль далекую глядел!

Сидел я, дум великих полн,

На берегу пустынных волн…

Чего же я такого съел,

--">