Юрий Мори - Карусель сансары

чтобы не молчать, квакнул Мякиш, выдохнул и опрокинул водку в рот. Закуски не было, так что надо дышать ровнее и стараться не говорить пару минут.

Картёжник выпил ровно, глотками, как воду, поставил стакан обратно и вновь взялся за карты. Но теперь по сторонам поглядывал. Окинул взглядом троих упомянутых соседей, на секунду задержал внимание на верхних полках, откуда свисали руки-ноги похрапывающих гастарбайтеров: ничего интересного. Потом уставился на молодую мамочку с младенцем на руках:

– Так, тебе, мадонна, и не предлагаю.

Мамочка качала ребёнка, который сладко посапывал. Огромная красная бабочка – верхушка соски с торчащим кольцом – наполовину закрывала его лицо. Девушка наполовину дремала, прикрыв глаза, только иногда подкидывала подбородок, словно разбуженная лошадь – бдела, стало быть. Вот и сейчас проснулась, нервно мотнула головой и снова оцепенела.

– Где едем-то? – вдруг спросила учительница, снова почти ткнув себя спицей в глаз. Не ради увечья, разумеется: опять поправляла очки.

– Иди пойми – где… – протянул Ваддик. Все одновременно глянули на окно, даже профессор опустил книгу, будто высматривая из окопа врага. – По маршруту идём.

Внезапно, словно спохватившись, что в купе царят непристойный уют и тишина, включились сразу радио и вентиляция. «По-о-олюшко, по-оле!..» – немузыкально сообщил визгливый девичий голос, пытаясь победить гул сразу и раскалённого, и холодного наддува из разных решёток под низким потолком. Пустынный и арктический потоки смешивались где-то в районе голов сидящих, заставляя всех пятерых откинуться к стенам, вжаться в них спинами и застыть.

– Едем мы, едем, едем – а кругом колхозы, наши, девушки, колхозы, – проявив неожиданную эрудицию, баритоном с лёгкой хрипотцой подпел профессор. – Эх, да молодые наши села!

Мякиш с удивлением посмотрел на него. Силён мужик. Наверное, так и обольщает покупателей. Сосать не пересосать…

Ваддик тем временем рассматривал окно. Стекло, традиционно состоящее из двух горизонтальных частей, перечёркнутых алюминиевой рамой, было наглухо заклеено цветной плёнкой. Сверху – пронзительно голубое небо, какого и не бывает на родной земле, ниже – пляж из мягкого даже на вид песка, стыкующийся зубчатой линией с нереального цвета морем. На переднем плане пара шезлонгов, торчащие макушки юноши и девушки над спинками, небрежно наброшенное полотенце и бокал с соломинкой в отставленной в сторону руке.

– А красиво… – протянул картёжник. – Так оно и выпивать приятнее.

Он протянул руку и поколупал толстым пальцем плёнку с краю, где она вплотную подходила к грязной раме. Поддел ногтем. Картина райского пляжа сморщилась сбоку и немного отошла от стекла. Через мутное окно, уголок которого теперь виднелся в первозданном, не заклеенном виде, сочилась хтоническая тьма. Ночь там, за бортом, как есть – ночь.

– Всегда темно… – с ноткой неясной зависти к чему-то сказала училка. – А ведь давно едем, давненько. Полкарты страны уже миновали, не меньше.

– Кстати, о картах! – охотно подхватил Ваддик. – Давай, Мякиш, в «двадцать одно», что ли?

– В «очко»? – лениво уточнил тот.

– В очко только петухи балуются. Ты что, петушок?

«Полюшко-поле» без перехода сменилось в репродукторе чем-то блатным, воняющим портянками. Гнусавый голосок под расстроенную гитару взвыл о колючке по периметру и драных прохорях.

Мякиш проснулся окончательно, широко раскрыл глаза, глядя на Ваддика. Тот откинулся спиной на стенку и улыбался. Нешироко и криво, будто услышал нечто смешное и гадкое, а не самолично сказал.

– Сам ты петушок. Давай, сдавай.

Гнусавый голосок захлебнулся в трелях, взвыл и замолчал. Радио будто умерло. Даже гудение вентиляции отступило, прижухло где-то в стене, боясь вмешиваться. Мало ли, люди нынче злые, завяжут узлом шланги под горячую руку.

– Ты кого петухом назвал, гнида? – совершенно не своим, напряжённым и злым голосом спросил Ваддик. – Отвечаешь за слова-то, козёл?

Профессор пылесосов чуть опустил книгу, поглядывая на попутчиков, но ничего не говоря. Даже спицы в руках училки замедлили треньканье. Мякиш понял, что надо извиниться. Остановить мгновение, что уже не прекрасно, а лучше отмотать его назад. В купе откровенно пахло близкой дракой. Однако, выпитая водка и – главное – ощущение некой театральности происходящего, как на невидимой сцене, несли Мякиша дальше, навстречу судьбе.

– Молодые люди, не надо… – тихо --">