Сергей Владимирович Еримия - Отголоски тишины

стене с зарешеченным окном, сел на пол, прикрыл глаза, глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Самое время прийти в себя, восстановить дыхание, отдохнуть, успокоиться. Он заслужил, ведь он старался. Да и удача не подвела, улыбалась она лучезарно. Ее улыбка порождала надежду, веру в успех, с нею крепла уверенность: он сможет, он справится, да иначе и быть не может! Правда, это будет несколько позже, сейчас же единственное, что ему на самом деле необходимо – короткая передышка, покой в награду за мгновения парализующего страха.

Так было всегда – после осмотра монастырских помещений настоятель уходил к себе, и до сих пор не было случая, чтобы он ночью покидал свою келью, расположенную на верхнем этаже. Всегда так было. Он поднимался по лестнице, минутой позже слышался щелчок замка (келья настоятеля это одно из немногих помещений, которые запирались) и с этим звуком смолкали все шорохи – монастырь засыпал. С того момента единственным человеком в обители божьей, который продолжал бодрствовать, был привратник – пожилой мужчина, охраняющий вход на территорию монастыря. Но его каморка находилась далеко у самых ворот. Иоанна он точно не увидит. Но даже если и увидит, ничего страшного не случится. В его планы мог вмешаться только настоятель, только он один.

Вот и он, столь долгожданный момент! Знакомый скрип, с ним отчетливый щелчок. Громкий щелчок, звук просочился в приоткрытую дверь, такой звонкий, такой ясный, словно запираемый замок был не где-то наверху, а в двери соседней кельи, может, и того ближе.

Дрожь пошла по телу. Это все звук, такой ожидаемый, желанный и пугающий. Сердце екнуло, встрепенулось испуганной птицей и тут же затихло, замерло, успокоилось. Иоанн справился, прогнал страх, загнал его в самые глухие закутки сознания. К чему испуг, к чему волнения, ведь все идет по плану, теперь дело за малым, теперь надо просто подождать. Ждать недолго, часа два, может чуточку дольше…

Уже без малого год прошел с того дня, когда Иоанн, приняв постриг, посвятил свою жизнь служению Господу и поселился в монастыре. За это время он познал много чего. И не только того, что было связано с ежедневными обязанностями. Нехотя, он изучил характер и привычки каждого из так немногочисленных своих братьев. Хорошо ориентировался в монастыре и его окрестностях. Немалое количество монотонных дней исполненных однообразных действий приучили его к распорядку. Проповеди научили видеть замысел божий во всем происходящем, любить жизнь, понимать природу. Он начал осознавать ценность каждого мига, его уникальность и неповторимость. С этим пришло чувство времени, умение ощущать неуловимое его движение. Полезный навык, особенно в обители божьей, в стенах которой имелись единственные часы, большие настольные позолоченные. Надежно спрятаны они, стояли на полочке в келье настоятеля, в помещении, вход в которое для большинства монахов был закрыт. Закрыт, да и ладно, не нужны были юноше никакие приборы отображающие бег минут, научился он ориентироваться по гулким ударам колокола, а отмерял промежутки времени, считая удары своего сердца.

Да, сердце – лучший хронометр, но не сейчас, отказывалось оно ему помогать. Собственные внутренние часы, дарованные самой природой, те, что еще совсем недавно добросовестно отсчитывали секунды, дали сбой. Сердце подводило. Не было в его работе размеренности, постоянство куда-то ушло. То бешено колотилось оно, то наоборот, замирало, останавливалось. Никакой тебе точности. Приходилось полагаться на удачу. Но почему нет! Ведь до сих пор они лишь благосклонно улыбалась!

Прошло время, как решил Иоанн, те самые отведенные себе ним самим два часа. Блеснула мысль, порождая уверенность – пора! Утвердительно кивнул, полностью соглашаясь с самим собой, оттолкнулся спиной от стены, резко поднялся. Ступил несколько шагов. Беззвучно прокрался к двери. Аккуратно, дабы не дать возможности скрипнуть тронутым ржавчиной петлям, толкнул тяжелую створку. Переступил порог и вздрогнул, так отчетливо ощущалось – теперь обратного пути не будет. Он ступил тот шаг, который разделил его жизнь на «до» и «после». Свершилось это, и ничего уже не изменить, ничего не исправить.

Боязливо огляделся, застыл, затаил дыхание. Никого вокруг, одна лишь тишина, а с нею мгла ночная. Ни звука не слыхать, вот только ветер, но ведь он не в счет…

Иоанн снова задумался. С раздумьями вернулось и сомненье. Отвратительное чувство наполнило сознание, грозясь --">