Запись девятая:

Может статься последняя. Времени много прошло и ужасно аж. Чудом каким меня Ёрка достал к себе и принес. По порядку: началось то с чего? Да, стал меня Ёрка прятать, тихонько так, чтоб вроде как в глаза не лез. Это вот, кстати, их словечко. Дальше хуже, спать стали врозь. Я перед ночью часто вспоминать стал, как он мне делился своими успехами, ситуации всякие, над собой часто смеялся. Кончилось тем, что забрали. Забрали и спрятали на чердак. В пыль в паутину, к червям одежным. После только одна пустота и осталась, до самого его прихода. Я ой как мечтал, чтоб он нашел меня. Всякий раз себе представлял, как обнимет, как обрадуется. Вот бы самому думал придти. Нельзя. И тут вот оно, случилось. Он нашел, а едва как нашел, цепанул за лапу и скорей-скорей к себе, а там под кровать. Больше не виделись.

Запись десятая:

Он уж совсем большой стал – мой Ёрка. Да уж не знаю и мой ли. Бывает, достанет меня и с такой тоской и какой-то чуть ли не злостью смотрит. Мне страшно, вдруг он теперь другой. Я даже и не знаю. Вот было раз отряхнул, почистил, но как будто и не меня вовсе. Глупо чувствую себя, как ковер что ли.

Запись одиннадцатая:

Я все ждал и ждал, хоть одно бы словечко в мой адрес. Дождался. Пропади бы оно. Черствый он какой-то стал. Ну, к делу. Как бывало, он прочел мне из книги отрывок. Вот только теперь было чувство словно читает дядя какой, а не он. Прочел и потом тихо так, но четко: «помнишь? Придется тебе быть Исааком, а я стало быть Авраам. Чтоб подтвердить мою веру им надо увидеть, как я легко могу расстаться с чем-то любимым. Я занесу над тобой нож, но не бойся, в последний момент они скажут остановиться». Вот так он и сказал. Все ровным тоном, как если бы самой этой книжке б и рассказал. Я уже не боюсь, да и когда я боялся? Он сунул меня под кровать, и шепнул что-то. Иногда не расслышишь, но не так чтобы совсем не разобрать, а так, когда ты начинаешь переспрашивать, и уже задавая вопрос, до тебя доходит. Я-то уж конечно не спросил, но дойти, до меня дошло. Шепотом: «Не бойся» – тихонечко так, уже и на меня не глядя, а как с подушкой.

Запись двенадцатая:

По числу колен Израилевых. Как сказали бы эти. Наверняка что-то связанное с этим и привело в дом толпу. Я лежу в большой комнате, впервые здесь, а кругом блаженные лица. Блаженные, но и какие-то огненные, не знаю, как описать, они как на иголках что ли. Смотрят все. Ёрка вошел, сел. Они причитают там чего-то, не разобрать, а не разобрать мне от того что Ёрка сам не свой перед ними и мне страшно что и из него полезут вот сейчас эти иголки. Пока блаженный, не такой конечно как те, но физиономию ему подправили. Ох, если б только ее, если б только снаружи. Наконец кончилось. Где кончилось одно, там началось другое. Меня кладут на стол. Ёрка стоит, рук не видать, но он подходит и в них нож. Неужели, правда? И как мне жаль его, как хочется, чтобы ему так же было жаль. Он стоит решительно и тут вдруг мне кажется, как вроде те самые иголки. Звучит команда. Секунда, две, дальше ничего и он глядит на них. «Реж» – голос тетки, и голос такой, какое это слово, со сжатыми зубами и выступающей челюстью.

А дальше просто слезы, они текут на меня из Ёркиных глаз и падает нож. Не знаю, куда девались все огненные, куда исчезли иголки, а мы бежали все дальше из дома со двора и далеко-далеко.

Запись тринадцатая:

Вчера мы были в зоопарке, и я видел мишек. Видел этих мохнатых, таких, как и я. С Ёркой конечно, куда ж без него.