Александр Сорге - Парнас

сейчас Платон заметил, что из мешка капает вода. «Респираторы» положили груз на носилки, и быстро удалились.

– Это…

– Всё верно: герой-покоритель нового мира. Ну а как вы думали туда попадают? – флегматично ответил функционер. – Не на ракете же, ей богу. Гагарин в космос летал и там бога не видел.

– Да их же просто накачивают наркотой и убивают! – Платон был больше не в силах слушать эту чушь.

– Добровольно пересылают без права возвращения, – спокойно поправил Платона бюрократ. – Зачем им обратный билет, если они останутся жить в лучшем мире?

– И вы во всё это верите? – Платон обернулся: обритые мальчишки в белых, почти до пола, свободных рубахах облепили купель со всех сторон и гвоздили его взглядами.

– Вы во всё это верите? – обратился он уже к партийцу.

– Вы всё поймёте.

Внезапно пара крепких рук заломала Платона и заставила склониться в вынужденном поклоне – шеи коснулось что-то холодное: щелчок, пшик, резкая, но не сильная боль. Его аккуратно отпустили – Платон обернулся и увидел богатыря, который, словно тёмная гора, высился посреди толпы «покорителей рая».

По телу вдруг разлилось воодушевление: он смотрел в эти глаза, в десятки этих глаз – во внутрь их, и его одолевало дурманящее чувство причастности, единения, близости. «Я» – это жалкое «я» осталось в панельном мешке, там, на Парнасе, вместе со страхом, непониманием, беспомощностью, сомнениями.

Растворилось в огромном «Мы» – стало клеткой могучего атланта, отчего билось в экстазе, страстно, до изнеможения желало бежать туда же, делать то же, мыслить так же, лишь бы впереди сияла, горела, шипя и искря, до рези в глазах и волдырей на коже – Цель. Он был осуждён быть свободным – наконец, оковы пали.

Окидывая взглядом десятки глаз, глаз, которые смотрели в одном с ним направлении, он вдруг оступился и упал спиной в купель. Брызги. А потом искра – воспоминание, одна лишь мысль: «Ася»

«Чёрное бельё. Молочная кожа… Да похуй на кожу. Глаза бы увидеть».

Эйфория испарилась – остался лишь холод. Вода сильнее сжимала его в своих трезвящих объятиях. Мгла пеплом замыливала взор: фигуры и огни становились мутнее и мутнее. Он погружался всё глубже.

«Прости».

Глава 6

– Ты помнишь, как убил меня? Ты похоронил меня, помнишь? – мужской голос гулом звучал из утробы. – Тогда. А сейчас сам начал сползать в могилу ко мне. И теперь мы лежим вместе, здесь, наши температуры сравнялись: 37 по Фаренгейту, помнишь? Сколько получил? Тридцать? Сколько за это? Больше? Больше, гораздо. Бесконечно тратил: свайпал, тратил, трахал… Бесконечно. Не в силах остановить. Этот воздух тебя отравлял. Отравлял. Что взамен? Получил? Хаос. «Всё ухудшается, до того как…» Что? Равновесное состояние. Негармония. И теперь мы лежим вместе, наши температуры сравнялись.

Платон медленно повернул голову, чтобы увидеть говорящего. И… нет, не увидел, но почувствовал: буквально каждый нейрон его мозга в панике сигнализировал о том, что перед ним был некто (нечто?) прекрасный – в прошлом —изъеденный и изуродованный временем, плотоядными бактериями и червями, и от того ещё более безобразный и омерзительный в настоящем. Куски плоти всех оттенков: от мертвенно-лилового, до болезненно-жёлтого, источая слизь и гной, были неряшливо налеплены на серый череп. Из пустых глазниц градом валились белые, упругие личинки. Овал лица лишился своей формы и был продавлен сбоку, как дешёвая китайская кукла. Лишь редкие, ещё не истлевшие пряди вьющихся волос, покрытых золотом – единственное, что говорило о том, что он когда-то ещё был наполнен дыханием жизни.

– Помнишь?

Платон начал стремительно захлёбываться в своей панике – попытался закричать, но грудь сдавил огромный пневматический пресс – в беззвучно раскрытую глотку посыпались комья земли. Земля же колола глаза, когда он попытался их открыть. Под черепом гулким эхом раздавались слова Хаски:

«Мне приснятся мои похороны

Ты в черном-черном-черном…»

Конечности слушались его, но с запозданием. Всё было слишком размазанным, слишком тёмным, слишком замедленным, будто бы мозг балансировал на границе сна и бодрствования.

«Черный-черный голос, черный-черный бит…»

Платон судорожно попытался встать – это далось ему на удивление легко. Тьма. Могильными червями в голову начали лезть мысли: «Мне выкололи глаза» – от этого паника только усилилась. Ртом он хватал спёртый воздух – из последних сил, будто --">