Александр Владимирович Уваров - Месяц смертника

языке. Если и есть что-то очень, очень лёгкое и незначительное — так это моя ликвидация.

Впрочем, мысль о смерти нисколько меня не беспокоила. Ведь именно за ней я сюда и приехал. Разве только, я не смогу…

— Сука!

От соседа несло перегаром.

Серо-синий дым плывёт над лестницей. Косые линии зубчатых пролётов обрезаны узкими площадками с коричнево-серыми, затёртыми сотнями подошв плитками. Зубья-ступеньки режут воздух, цепляют белый кафель стен.

Дом спит. Близко к полночи.

Сосед снова пьян. Глаза его белые. В них ненависть. Пьяная ненависть.

— Сука! Выблядок! Говнюк!

Мне всё равно.

Мне давно на всё наплевать.

Мне надо пройти наверх. Сосед сидит на ступеньках. Ругается и хрипит. Слюна течёт по шершавому подбородку, по грязно-серой щетине.

Я пытаюсь перешагнуть через его ноги. Ноги дёргаются.

Я спотыкаюсь…

Муравей снова пустился в путь.

На этот раз мне кажется, что ползёт он куда быстрее, чем ранее. Отдохнул, наверное?

Или в прохладе номера ему стало полегче.

А мне не легче. У меня болит голова.

Слишком много сплю.

Я ещё здоров (странно звучит, не так ли?). Здоров… но плохо себя чувствую.

Интересно, когда я заболею… буду ли я чувствовать себя лучше?

Где-то я слышал (теперь уже не могу вспомнить, где именно… кажется, какая-то телепередача), что течение некоторых болезней необычно. Больной начинает чувствовать себя лучше, наблюдается даже временный подъём сил. Настроение… чудесное. Поют птицы.

Маленькие птицы. Маленькие птицы с резкими, пронзительными голосами.

Одну из них я встретил совсем недавно. Этой осенью.

Да, тогда она ещё была маленькой.

Сидела у меня на плече и я её почти не чувствовал. Только иногда… маленькие, колкие коготки впивались мне в кожу. Даже сквозь ткань… пиджака, рубашки, куртки; днём, вечером — она пробовала мою кожу на прочность.

Ночь она спрыгивала с плеча и спала на подушке. Рядом с моей головой. Во сне её крылья дрожали. Иногда она проводила перьями по моим щекам.

Клюв у неё был бледно-серый, покрытый тонким, едва заметным слоем воска.

Она едва открывала его. Словно задыхалась. Или хотела пить.

И пела…

Пела ли?

Тонкий свист. Временами — пронзительный, надсадный. Он обрывался. На минуту, другую. Потом начинался вновь.

Песня. Песня, тонким крутящимся железом звуков сверлившая мне мозги.

Кажется, она насквозь просверлила мне череп.

На подушку потекла кровь.

Капли падали на наволочку. Впитывались. Одна за другой чёрные капли падали вниз. Беззвучно.

Пятно росло, расползалось по затёртой снами хлопковой ткани, изгибалось по складкам, сохнущей хваткой склеивая волокна.

«У тебя нос разбит».

Песня прервалась. Наступила тишина.

Птица сидела на спинке кровати и, изогнув голову, с любопытством смотрела на меня.

«Ты чего вскочил? Спал бы да спал…»

Она могла говорить!

Я выпрыгнул из постели. Затылком ударился об угол шкафа — и замер, неотрывно глядя на странную эту птицу.

«А что тут такого? Да, я могу говорить! Разве, по-твоему, только попугаи умеют разговаривать? Тоже мне, орнитолог нашёлся!»

Струйка потекла по подбородку. На вдохе, от носа к горлу, солёным кляпом…

Судорога сжала горло. Я закашлял, отплёвывая густую, клейкую слюну.

Ладонью на грудь — там пальцы собрали кожу.

Я согнулся в мучительном, долгом припадке удушья.

«Я же говорила — нос разбит, — назидательно заявила птица. — Спишь беспокойно, о здоровье не думаешь. Дёргаешься всё время во сне, рычишь как зверь. Будто душит тебя кто-то или петлю на шею набрасывает. Молоко на ночь тёплое принимать пробовал?»

— Уйди! — закричал я.

И присел на пол, привалившись к краю кровати.

«Чего пачкаешься? — ворчливо осведомилась птица. — В душ теперь иди! Грязным лезть в постель и не думай. Я, между прочим, тоже здесь живу…»

— Ты нигде не живёшь, — прошептал я.

Может, это у меня сон такой?

«Сон… — продолжала ворчать птица, спрыгнув со спинки на одеяло. — Завтра утром проснёшься, пятно увидишь — сразу поймёшь, что не сон. Это, милый, самая что ни на есть дурацкая явь. А чем, собственно, не доволен? Вампир, что ли, к тебе заявился или монстр какой? Маленькая птичка, очень даже симпатичная…»

Птица гордо расправила крылья, подержала с полминуты — и сложила опять.

«И совершенно при том безобидная. И выгода опять-таки. Не надо в зоомагазин ехать, клетку покупать. Да и корм я --">