Сергей Александрович Бушов - Жёлтая виолончель

записано много слов, но у меня нет сил их прочитать. В центре комнаты стоят два больших чёрных кожаных кресла лицом друг к другу. Одно из них повёрнуто ко мне спинкой. Второе пусто, и у меня такое ощущение, что я там раньше сидел. Мы разговаривали…

Двигаюсь к креслу по странной кривой. Покачиваюсь. Вдали слышен звук. Я пытаюсь понять, что это. Журчит вода? Мышки шепчут? Опускаюсь в кресло, гляжу перед собой и вдруг вскакиваю.

В кресле напротив меня сидит человек. Тело человека. Лицо искажает застывшая гримаса. Кожа красная, пятнами. Голова откинута назад, вжата в спинку, борода торчит в мою сторону, словно лезвие топора. Руки всё ещё пытаются вцепиться в обивку кресла. Зубы, зубы…

Я совершенно точно раньше здесь сидел. И говорил с этим человеком. Я знал, как его зовут. Я вновь опускаюсь в кресло, несмотря на то, что напротив меня сидит труп. Его лицо притягивает мой взгляд. Кто же он? Его имя… Мне кажется, там была буква «г». Игуана? Сигизмунд? Глафира? Голова кружится. Плёнка, покрывающая мозг, не поддаётся.

– Я вас слушаю, – говорит человек, сидящий напротив.

Он был одет с иголочки, аккуратно. Чёрные брюки, жилетка, тёмно-коричневый галстук в мелкую белую крапинку. Сложенный пиджак висел на спинке кресла. Меня посетила неожиданная мысль о том, что я вижу его очень отчётливо: аккуратно постриженную чёрную бородку с двумя ровными пятнышками седины, очки в тонкой золотого цвета оправе, стрелки идеально отутюженных брюк… А как ещё, интересно, я его мог видеть? Я немного удивился, заметив на его руках абсолютно неуместные резиновые перчатки.

– Итак, молодой человек, – снова заговорил он, – я вынужден оторвать вас от самосозерцания, поскольку на наш сеанс отведено ровно полтора часа. Если вы всё это время планируете промолчать, я вряд ли смогу помочь вам в решении ваших проблем. В чём, кстати, они заключаются?

– Простите, – сказал я и хотел к нему как-то обратиться, но начисто забыл, как он только что представился. Спасла меня прямоугольная рамка на стене, заключающая в себе некий сертификат, в центре которого значилось «Иванову Герману Иосифовичу». – Герман Иосифович… Не знаю, как лучше сформулировать…

– Как вам удобнее, – отреагировал Иванов, откидываясь назад. – Я пойму.

Я опустил глаза в пол.

– Видите ли… Я чувствую, что иногда не могу себя контролировать. Я злюсь по разным поводам, иногда срываюсь на людях. Начинаю кричать, например. Чаще могу сдержаться, но тогда потом в мозгу всё время прокручиваю эту ситуацию, представляю, что бы я мог сделать. Никак не могу успокоиться.

Я сделал паузу, пытаясь понять, все ли сказал. Решил, что всё, и поднял взгляд на Иванова.

– И как вам самому кажется, понимаете ли вы причину вашей раздражительности? – спросил он, глядя на меня внимательно, но не прямо в лоб, а как бы украдкой, не слишком назойливо.

– Нет, – ответил я. – Думаю, что просто устал, но, наверно, это не единственная причина.

– Хорошо, – кивнул Иванов. – Позвольте спросить… Какие у вас отношения с супругой?

– Хорошие, – ответил я решительно, затем спохватился. – То есть, нету жены у меня.

– Хм, – Иванов поправил очки, хотя они, казалось бы, и без того сидели у него на переносице идеально ровно. – А с кем, позвольте полюбопытствовать, живёте?

– Один, – ответил я. – Ну, то есть, комнату снимаю.

– Насколько у вас тяжёлая работа?

Он тщательно выговаривал слова, и я обратил внимание на то, какие ровные, плотно сбитые, у него зубы. Их белизна особо отчётливо выделялась на фоне усов и бороды. Я мысленно ощупал свой рот языком. Язык можно было, не размыкая зубов, высунуть наружу в четырёх местах. Частокол был сплошь дырявым. Больше всего удручал меня, однако, сколотый передний резец, который был виден всегда, стоило мне улыбнуться или заговорить, как, к примеру, сейчас.

– Не тяжёлая, – ответил я. – В офисе.

– Неприятности на работе? – уточнил Герман Иосифович. – Конфликты?

– Нет, всё хорошо.

Иванов нахмурился, сложил губы трубочкой, а руки в перчатках соединил в замок и сидел так, смотря сквозь меня, несколько секунд. Я поневоле задумался, почему он сидит в перчатках. Может быть, раньше он был проктологом. Или простату часто массировал пациентам. А привычка осталась…

– Ну что же, – сказал он. – Предлагаю вернуться к этому позже. Вы можете рассказать какой-нибудь наиболее характерный случай, когда вам не удалось себя сдержать?

– Да, – я мгновение поколебался, что выбрать, но --">