Варвара Еврейская - Думать чувства. Избранное

в сутки. В город мечтателей, которые не делали ничего, от чего он стал легендарным. (И теперь делает всё за них).

В Нью-Йорк.

Энергия. Так много человеческой энергии. Она с бесконтрольной силой сталкивается и яростно врезается в небо, своими брызгами покрывая всё: канаты старинных мостов, крыши исторических зданий, люки жёлтых такси, верхушки немногочисленных выживших деревьев, лениво дымящихся рядом с оранжевыми трубами рабочих, распахнутые гигантские окна ресторанов, истрёпанные флаги, головы беспечных туристов и то, что осталось от местных жителей.

Автобус грустно выдыхает, тормозя в Greenwich Village. Приехал, чтобы попасть под капли случайного кондиционера, как, возможно, какой-нибудь Боб Дилан, ходящий здесь взад и вперёд со своими манифестами. Или чтобы надраться дешёвым алкоголем в таверне «Белая лошадь» и в потёмках подсознания робко слушать стихи Дилана Томаса, представляя наше ликующее рукопожатие, полное тождественности мыслей.

Центральный парк зелен и чист. Идём дальше.

Пахнет свежим цементом. А нью-йоркские бабушки, прикрывшись жемчугом, читают книги, где только возможно (чудодейственная привычка).

Мои слова для кого-то, я сам, мои действия – смотанная проволока в центре зала, подвешенная к потолку. Кажется бредом и не вызывает доверия. Но. Для сматывающего – это важнее всего, может быть. Было важнее всего.

Вот так МоМА впервые заставил расплакаться.

Этот город очень мускулистый. Чувствуешь себя снова на последней парте. В вещах брата, замызганными ручкой руками запуганно вытирающего сопли (потому что весна и у тебя аллергия). А вокруг цветущие подростки, активно пахнущие и активно начинающие черстветь.

Здесь же ты сам справляешься с задачей немножко уничтожиться. Под чутким присмотром жестоких небоскребов и воды, стеклянной, пенящейся, такой естественной.

Садишься у окна. Это паром.

Уже вечер, и внутри включили свет. Ты себя видишь, на расплывчатом силуэте отдаляющегося острова.

Это окно видело многих, но тебя оно запомнит точно.

Хотя бы оно.

Самолёт спокоен, как никогда прежде. Мои руки в тепле, а голова смиренно опущена на плечо. Она знает, что делать дальше.

Вставать на задние лапы и бежать к столу.

Писать.

Гудеть.

Дымиться.

Пениться.

Спешить.

Ничто

Шопенгауэру плохо без книг, Хайдеггеру без человека, Кафке без тишины, Цветаевой без страсти.

Эти ребята приучили меня, слишком впечатлительного мальчика лет двадцати пяти с особенной любовью к бутылке и онанизму, что всем необходимо зависеть. Упомянутые талантливые люди в своих трудах упустили одно: прежде – нужно Существовать.

Полная коллега бабушки, которая с детства приходила к нам домой, чтобы громко вздыхать и пахнуть молоком, прошла мимо, не отреагировав на мое приветствие. Я грязный и злой, как и в пятнадцать. В чем дело?

Друзья приходят в дом, слушают музыку, курят в лицо студенткам медицинского, трогают их грудь руками с набухшими венами, разливают на пол джин без тоника. А я почему-то в это же время решаю оборвать засохшие листья (почти все имеющиеся) с единственного цветка в горшке.

Мама упорно настаивает на покупке машины в кредит и сближении с внучкой полной коллеги бабушки. Внучка любит цветы в горшке и мечтает об утреннем беге с фиолетовой коляской.

Ницше нуждался в маске, Достоевский в окнах, Куприн в трагедии, Моэм в красоте.

А я нуждаюсь в заботливом молчаливом хозяине, каким был Сартр своему коту по имени Ничто.

Если вообще существую.

Отец

Здесь никто не говорит шёпотом. Эти люди давно разучились бояться того, что не может их убить: общественного мнения.

На улице солнце и холод. Особенно приятно лежать в кровати, упёршись в стекло, пока не заболит бок. Перевернувшись на другой, ощущать физическое наслаждение, которое на определённый период компенсирует скрученность внутри.

В последнее время, если напиваюсь, напоминаю себе пьяного отца. Всё детство ненавидел, когда он приходил, неуклюже разувался в коридоре, матерился в кухне, гремя крышками. А мама вздыхала и деловито поправляла растянутый заляпанный халат, недовольно перелистывая страницы эротического романа.

Больно ловить затылком такое совпадение.

С утра протянешь руку к подушке, чтобы извиниться. Перед собой и когда-то верившими в тебя людьми в Её лице. Но в доме пусто. И тогда обреченно тянешься к пыльному стакану с водой.

Решая отвлечься, невольно обрушиваешь на себя град мотивирующих --">