Богдан Васильевич Королев - Миллениал

настигшее меня и до сих пор непривычное: куча нестираного белья уже какую неделю лежала на стиральной машине. За ее стеклянной дверью лежала куча постиранного белья. Постирал я его ровно неделю назад, но так и не вынул, и, наверное, оно уже протухло там.

В сущности, миллениалы – это огромная неопределенность. Такие как я и тысячи других, мы родились на стыке эпох. И вот уже третий десяток лет мы живем здесь, а воспринимаемся каждый по-разному, кого-то воспринимают как взрослых и состоятельных, кого-то считают сопляками, у кого-то есть дети и стабильные отношения. Некоторые, как я, ведут холостяцкий образ жизни с кошкой, а кто-то до сих пор живет с родителями. Тем мы и отличаемся от тех, кто родился в середине и начале восьмидесятых или в начале нулевых. Но если смотреть на весь этот сухой остаток, то окажется, что мы так же, как и не похожи на них, идентичны им, а они нам нет.

Вглядываясь в зеркало, я намазываю на зубную щетку остатки пасты. Под звук теплой воды из-под крана я чищу зубы, периодически разглядывая кафельный полосатый пол. Взгляд медленно поднимается выше по кафелю основания ванны и делает крюк, падая вместе с белым плевком слюны, смешанной с белой пенящейся зубной пастой на белую гладкую поверхность раковины. Не достав водного потока, он медленно стекает вниз, оставляя за собой белесую дорожку. Наконец достигнув водного края, белая капля останавливается и резко смывается, уносясь в сливное отверстие.

Я выхожу из ванной. Бесшумно переместившись в два шага по ламинату коридора, я стою на кухне. Невыносимая духота маленькой комнаты ни в какую не выветривалась сквозь открытое окно. В эту минуту там было настолько жарко, что я почувствовал вкус Сахары, хотя никогда там не был. Можно было только приставить каким он должен быть. Наверное, это смесь песка и горячего воздуха на зубах, губах и глотке. Эта смесь как ком застыла и не двигалась ни туда, ни сюда.

Город всегда как на ладони из моего окна. Огромное Подмосковье смотрит на меня в ответ, ничего с меня не требуя и ничего обо мне не зная, не прося от меня ничего в ответ. Лишь только солнце просвечивает сквозь голубое небо где-то там своим большим желтым диском. Его быстрые лучи проносятся и падают огромным и тяжелым как невесомость грузом в окна домов, и отскакивают, переносясь по горизонтали как кабины по канатной дороге.

Гора посуды в моей раковине, освещенная все тем же жарким солнцем, также смотрит на меня, а запах как бы говорит: «Да здравствует новая жизнь!» На столе разбросаны бумаги, они раскиданы по всему столу. Там и записи с лекций, там и какие-то тексты песен, там чего только нет. Карандаши, ручки, ножи, чашки, заросшие плесенью, стоят на краю или лежат ковром поверх блочных листков. И только одинокая муха летает по кухне и иногда садится на книги, расположенные на подоконнике.

В холодильнике, кроме бутылки вина, осталось всего три яйца. Я ставлю их вариться в маленький сатейник на черную гладь варочной панели. Первые пузырьки начинают медленно подниматься со дна по краям. За то время, пока они медленно поднимаются, они все больше и больше обрастают воздухом и лопаются на разделе двух сред: воды и газовой смеси, снова делая воздух немного влажным на десятитысячные доли процента.

Пока яйца немного начинают закипать, я беру сухую губку с края раковины и снова включаю воду. Мыть посуду всегда чертовски неинтересно, но, к сожалению, надо. Все всегда упирается в возможности. В возможности чего? Я и сам не совсем понимаю, да и особо не хочу понимать, ибо на хрен оно мне надо это понимать. Гель для мытья посуды тонкой струйкой ложится на пористую поверхность уже влажной губки. И при первом ее сжатии он превращается в пену. Сначала она имеет тот же оттенок, что и сам гель, а потом становится такой же белоснежной, как первый выпавший снег.

Пока я мою посуду, мой телефон продолжает вибрировать. Он вибрирует бесконечно, видимо, я кому-то нужен. Я смываю обильную пену с тарелки, а потом с другой. Телефон настойчиво жужжит. Я намыливаю вилку. Телефон продолжает кататься по комоду в комнате. Он затихает там. Я смываю пену с рук. Он снова начинает вибрировать. Все же, я решаю ответить. Звонила она.

– Да? – говорю я.

– Ты куда пропал? – говорит она.

– В бездну горячей пивной банки и два бокала холодного вина. А ты? – спрашиваю я.

– Уезжала домой, вот сегодня вернулась, – отвечает она.

Молчание.

– Что делаешь? – спрашивает она.

– Пытаюсь понять, – --">