Николай Сергеевич Плотников (писатель) - Березы в ноябре

ни о чем не думал.

Белку мы по сосновым посадкам гоняли долго — для Динки, а потом пришлось подстрелить этого серопушистого с рыжинкой веселого зверька, хотя мне и было его жалко. Но охота есть охота. Я стал неумело обдирать белку, а Анатолий Иванович курил и чесал Динке за ухом.

— Вот и первополье. Поздравляю, — сказал он не то мне, не то ей.

("Ну что, теперь ты доволен?" — спросила Аня. Я ей не ответил.)

— Темнеет, где эта деревня? — спросил я вставая.

— Какая деревня? Здесь нет жилья. Пошли, я знаю…

Я тащился за Анатолием Ивановичем уже в полных сумерках; прутья задевали за лицо, ноги спотыкались о кочки. Мы пошли ближе в речке, по чистому, но и там было трудно от осоки и рытвин с черной водой. Я провалился и залил правый сапог.

— Скоро дойдем, — сказал Анатолий Иванович. — Там обсушимся.

"Обсушимся! — думал я. — Ни топора, ни котелка — ведь у егеря договорились остановиться… Обсушимся!" ("Охота пуще неволи", — сказала Аня.)

— Вот он! — показал Анатолий Иванович на темное пятно в тумане.

Это был травяной шалаш покосников; рядом — старое кострище, колода, ведро без дна. Я сел на колоду и закрыл глаза. Пить хотелось, курить, потную спину студило холодом с осенней болотистой низины. Анатолий Иванович скинул котомку, ушел в темноту и пропал.

Мне казалось, что полчаса прошло, как Анатолий Иванович пропал в темноте. Наверное, заблудился. Покричать — может, тыкается где-то рядом. Хоть бы костер зажечь, но спичек нет, дров нет… Я закрыл глаза. В тех трех березах, в пригоршне трех сестер, в выцветшем травяном гнезде остались скорлупки голубоватые, тончайшие от яичек неведомой птицы. Белые березы и голубые скорлупки в безнадежном осеннем ненастье. Если бы Аня это видела. "Хочешь, я тебе это покажу?" — сказал я ей. Но она только смотрела, и такая обида была в ее осунувшемся лице, словно я ее ударил.

Что-то зашелестело, запыхтело из темноты, и я вскочил.

— Вот и дрова, — сказал задыхающийся голос Анатолия Ивановича. Он притащил целую сухостойную елку. — Сейчас и чай будет.

Взметнулся огненный столб, приземлился, уплотнился, по малиновым угольям заплясали голубые язычки, а дым унесло вбок и вверх, и все во мне успокоилось, согрелось, и стало клонить в сон.

— Кружка есть? — спросил Анатолий Иванович. — А то вот.

— А вы?

— А я из баночки.

Я достал бутылку "Столичной".

— Лучше егерю оставьте.

— Нет уж, раз у костра, значит, по сто — законно.

— Ну, ладно. Мне — чуть-чуть. В деревне еще достанем.

Но я и ему налил пол кружки. Мы закусывали колбасой, поджаренной на палочке, и свежим хлебом. А чай пили крепчайший и сладкий. Ночь стояла вокруг костра вплотную, черная стена, холодная, немая, а мы — как на дне колодца. Будто нет на всей земле никого, только я и Анатолий Иванович. Котелок у него был еще военный — манерка, а топорик на длинной буковой рукоятке, как канадский, — клином, узкий и острый. Маленький, но увесистый.

"Что он за человек?" — подумал я. Трудно понять человека, если меж вами больше двадцати лет разницы.

— А как жена? Не против охоты? — спросил я, думая про Аню, хотя никогда не думал на ней жениться. Почему не думал? Сам не знаю.

— Не женат я, — тихо ответил Анатолий Иванович.

— Женятся, а потом разводятся. У нас уже на третьем курсе двое развелись.

Анатолий Иванович помешивал палочкой в углях, молчал, конец палочки вспыхнул, как свечка, и он провел по тьме светящийся полукруг, словно очертил магическим кольцом нас и спящую Динку.

— Разводятся… — повторил он и покачал головой. — А потом опять сходятся…

— Не обязательно. Я бы ни за что не стал…

Аня смотрела на меня через огонь так пристально, странно, и вдруг я почувствовал, что что-то самое главное, может быть, вчера потерял. Нет, все равно я прав, я же не пьянствовать уехал, не с женщиной, я же…

— Да, жениться можно. Но на ком? — сказал я вслух что думал и смутился, но Анатолий Иванович кивнул подтверждающе, сказал:

— Можно и удачно жениться, но это еще не все…

Я долго ждал продолжения, но он точно заснул с открытыми глазами.

Анатолий Иванович не спал: он опять так ясно видел, как входят они в два ночи в Сергееву квартиру, на цыпочках, чтобы не разбудить Люду, и как Сергей жмурится от щелчка выключателя, а потом осторожно притворяет дверь в комнату и шепчет: "Шшшш!" Но в комнате свет, и Люда не спит, а сидит одетая на диване.

— Не ждала? — радостно говорит Сергей. — А --">