Георгий Караславов - Повести

на себе рубаху, и его волосатая грудь обнажилась.

— Стреляй! — взревел он. — Стреляй, сукин сын!

На какое-то мгновение воцарилась тревожная тишина. Каждый слышал удары своего сердца, ощетинился, был готов броситься хоть в огонь. Затем толпа двинулась вперед, и кони полицейских попятились назад, словно увлекаемые потоком.

— Господа, будете отвечать! — орал Юрука и дергал узду лошади. — Господа…

— Ты будешь отвечать, кровопиец! — ревел сзади народ. Кое-кто начал свистеть.

— Хорошо, — сказал Юрука и, неловко повернув растерянное животное, галопом понесся к городу…

В тесном и длинном зале было душно. Пахло потом и взопревшими ногами. Время от времени кто-нибудь тихонько просил:

— Михал! Толкни-ка верхнюю створку… Вот так!

— У-у-х, Пеню!.. Двинься-ка немного!

— Не толкайтесь, ребята!

— Пропусти меня выйти… Ох, лопну от жары…

— Тсс!

В первых рядах сидело несколько сельских кулаков. Сзади, справа толпились люди Жанкова. Среди них виднелись Желязко и Стефан — оба раскрасневшиеся, вспотевшие. Они собрали около пятидесяти человек и готовились разогнать собрание. Но когда их оттеснили в угол зала, они притихли и не решались даже переглянуться.

На сцене, окруженный членами комитета, Вылко говорил о тяжелом положении на селе. Долги государству, долги Земледельческому банку, долги табачной кооперации, долги кредитной кооперации, долги частным лицам… Долги, долги, долги… Затем начался подсчет доходов и расходов.

Многие подсказывали, напоминали, дополняли, но об этом уже говорилось не раз, потому все с нетерпением ожидали услышать об аренде Ялынкории. Правда, крестьяне каждый день разговаривали с Вылко по этому вопросу, но теперь они с особым любопытством ожидали, что он скажет. Сам Вылко казался им в этот момент более важным, более серьезным, образованным и недосягаемым, чем когда бы то ни было раньше. Выводы, касающиеся положения в селе, были печальными. Сто пятьдесят семей были обречены на голод с марта месяца. Урожай уже был известен, поэтому некоторые считали, что это число занижено.

— Голодать будут сто пятьдесят — сто восемьдесят семей, даже не ошибемся, если скажем, что и все двести. И это при самом скромном подсчете и при условии, что зерно с Ялынкории останется арендаторам, — горячился Вылко. — Поэтому мы должны задать себе вопрос: «А что будет, если у нас возьмут и Ялынкорию?

— Помрем с голоду! — прогремел зал. — Все село будет недоедать!..

— Вот, — продолжал Вылко, поднимая вверх руку, — если мы позволим общине и Жанката взять то, что им причитается, самим нам придется есть солому…

— Не-ет, уж это извини!

— Даже если они возьмут только одно зернышко, — повысил голос Вылко, — даже если они возьмут только одно-единственное зернышко, то оно будет выхвачено из голодного рта того, кто его вырастил…

— Верно-о-о!

— Чтобы не помереть с голоду, чтобы не думать, где бы раздобыть корку хлеба, не только Ялынкория, но и другие общинные земли должны быть розданы нам.

— Там, на пойме, сто пятьдесят гектаров… Что получает с них община?

— А старое кладбище? Тридцать три гектара… терновник, но…

— А оба пастбища…

— Погоди, а земля, что у церкви?

— По порядку! Тсс!

— Говорите по вопросу! — призывал Вылко. — По вопросу! Спрашиваю!.. Тсс!.. Спрашиваю… замолчите… Да по вопросу же!.. Ну, хватит! Чего их перечислять? Вместе взятые, школьные, церковные и общинные земли и пастбища составляют четыреста двадцать гектаров…

— С Ялынкорией?

— С ней… Значит, вопрос стоит так: отдать ли общине и Жанката арендную плату или не отдать… Собрание должно решить…

Последних слов не было слышно. Весь зал разом загремел, словно раскололась какая-то гора, и часть ее полетела в пропасть. Слышны были только отрывочные слова, проклятья, восклицания и ругань. «Ничего…», «Ничего…», «Еще…», «Жанката…», «В прошлом году…», «Просо…», «Цены…», «Хлопка…».

Медленно, как сквозь прорвавшуюся запруду, шум вытек в окна. В зале опять царили духота, возбуждение и ровный голос оратора.

— Согласно ли общесельское собрание не только не отдавать полученного зерна, но и потребовать раздачи общинной и кулацкой земли тем, кому грозит недоедание…

Лес рук поднялся кверху.

— Всем… Всем…

По второму пункту повестки дня крестьяне задавали самые разнообразные вопросы. Один даже спросил, чем ему засеять в будущем году свой участок в --">