Георгий Караславов - Избранное. Том второй

Избранное. Том второй

ОСВОБОЖДЕНИЕ

1

Стояла ясная, светлая, теплая ночь; серая, плоская, без конца и края равнина утопала в глубокой, мертвой тишине. Ниоткуда не доносилось ни голоса, ни стона, ни звука. Даже лягушки, которые обычно в такую пору надрывались в заводях близкой речки и в протоках водяных мельниц, давным-давно притихли и попрятались.

Как ни в одно из прошлых лет многие нивы остались несжатыми. Пшеница уже осыпа́лась, и теплая, потрескавшаяся земля была усеяна зерном. На сжатых вовремя полосах валялись неприбранные снопы, а крестцы были опрокинуты и разбросаны. Там и сям бродили бездомные, голодные, тощие собаки, оставшиеся без хозяев, ошалевшие и остервенелые.

И в эту глухую ночь по унылой, заброшенной равнине шагали, как по пустыне, двое молодых мужчин. Они шли напрямик, через межи и дороги, будто их гнала тяжелая, неотвратимая беда. Когда им попадалась по пути полеглая переспелая пшеница, они шли наперерез по колосьям, изможденные, погруженные в глубокое раздумье.

Это были братья Гатевы, сапожники из Чирпана. Уложив все более или менее ценное в пестрые заплечные котомки, они возвращались в свое родное село Дервент Энимахле. Село лежало на стамбульском шоссе, но теперь оказалось чуть в стороне от дорог на Стара-Планину, по которым днем и ночью двигались регулярные турецкие войска — низамы, запасные — редифы, ополченцы — мустафызы, полевая жандармерия — заптии, обозы, мародеры. Оба брата были членами основанного Левским^[1] революционного комитета, чудом уцелели после разгрома злополучного Старозагорского восстания да и теперь сумели замести следы. Они решили вернуться в свое село, к родителям и близким, туда, где никто не знал об их революционной деятельности и где легче было скрыться… Дервент был большим, чисто болгарским селом, и лучшее убежище в эти смутные тревожные дни было трудно найти. Они перешли вброд Марицу повыше Юртчия, пробрались меж турецких деревушек Кушия и Чилингирмахле и направились к восточной окраине родного села. По другую его сторону было еще две турецких деревушки, Дерекёй и Муранли, с двумя десятками домишек каждая. Димитр, старший из двух, невысокий, но коренастый и крепкий, остановился и, показывая в даль за притихшим селом, сказал:

— Посмотри, Гочо, посмотри туда — что-то горит!

Гочо приостановился и, двинув плечом длинную, тяжелую котомку, перевел дух и тоже вгляделся в даль, где огненный вал метался из стороны в сторону, то вздымаясь, то опадая.

— Это где-то за рощей, на дерекёвских землях, — заметил Гочо.

— Нет, не на дерекёвских! — решительно мотнул головой Димитр. — Это над Вереницей, там, где наша нива.

— Нет, тебе так кажется! — возразил, поджав губы, Гочо. — Может, и еще дальше… возле Балталыка…

— Говорят, что там полно турецких беженцев, — с живостью сказал Димитр, пристально вглядываясь в даль зоркими глазами. — Жгут все подряд… — процедил он с затаенной, бессильной злостью.

— Рубят сук, на котором сидят, — заметил тихо и бесстрастно Гочо.

Димитр давно привык к его философскому отношению к жизни и не обижался на брата.

— Застопорилось дело, — сказал он с грустным сожалением. — Много погани нагнали турки… Братушкам нелегко будет пробиться…

— Лишь бы пробились, пусть даже и не скоро, — ответил Гочо, поглядев на брата. — Не то… если отойдут… Не дай бог! Мало кто останется в живых!

— Нет! — решительно взмахнул рукой Димитр. — Отступать они не будут… Но только б скорее шли сюда, иначе…

Димитр не сводил глаз с рощи, за которой полыхали огненные валы. Но наконец пламя сникло и больше уже не вспыхивало. Что же там горело? Ночью это трудно было понять. У братьев еще свежи были в памяти --">