Юстас Шпиц - Чушь собачья, или Мир на поводке

давал мне себя угрохать какой-нибудь глупостью вроде двух пальцев в розетку и игры с острыми предметами, и в случае с последними меня спасали мои природные неловкость и криволапость. К слову о последней – у меня был отвратительный почерк, а твердо взять нож в лапы у меня получилось лишь годам к двенадцати, когда ножи перестали быть целью детского экстремизма, направленного на себя самого. Папа знал, что в пределах нашей квартиры я в безопасности, и часто оставлял меня одного наедине с уютным интерьером нашей единственной комнаты и небольшой кухни, зная, что самое страшное, что я могу с собой сделать, – это упасть со стула.

Папа всегда очень смешно выглядел, когда возвращался из плавания. Пах морем, заросший, каждый раз в новой шапке, и к моему сожалению, он редко рассказывал, что с ним происходило во время плаваний. Герман Вильгельм Шпиц экономил слова, словно у него была какая-то тайна, о которой никто не знает, и мы с ним общались в форме монолога, который вел я. Рано начав разговаривать, я говорил быстро и иногда читал в глазах моего отца осуждение моей неумной тяги к болтовне.

Когда у Германа было хорошее настроение, он сам рассказывал мне маленькие истории о своих поездках. В день перед очередным отъездом мы гуляли по Праге, было утро, люди семенили на работу, а мы после часа прогулки решили присесть на лавку, единственную в небольшом скверике, которую не пометили огромные пражские голуби. Как потом оказалось, у них была недельная бомбардировка окрестностей – они что-то не поделили с местными собаками, которые убили их главного голубиного вора. Убили за то, что они бомбардировали не те окрестности, а это было совсем не по понятиям. Терпеть не могу голубей.

– Папа, а почему мы с тобой немецкие шпицы, а живем в Чехии?

– Сынок, мы – померанские, а не немецкие шпицы. Запомни, это очень важно.

– Ну, так почему мы в Чехии, а не в Германии?

– Мне бы кто ответил на этот вопрос. Твой дед всегда молчал, когда я спрашивал его об этом. Я тогда был чуть старше, чем ты.

– А твой друг, Дикий Пёс, всегда жил в Чехии?

– Да, Юстас. Он шутит, будто родился прямо из асфальта пражских окраин.

– Вот почему он такой черный!

– Наверно, – отец улыбнулся. – Вырастешь – я познакомлю тебя с ним поближе, чтобы он научил тебя важной науке – куда надо укусить, чтобы уладить любой конфликт. Работать с людьми – тяжкий физический труд, Юстас.

Как и все отцы, Герман Шпиц знал, о чем говорил. А если не знал – не давал себе повода сомневаться. Мужская проницательность порой заводит в худшие тупики, чем женская логика.

Я до сих пор скучаю по Чехии и по своему отцу. Картинками из Гугл Мэпс ностальгию не утолить, а с московского колеса обозрения, каким бы большим оно ни было, Праги не увидеть.

Детство не бегает за нами по пятам. Детство вообще не бегает. Оно там, внутри, ждет, когда мы сами к нему подойдем и рассмотрим все, что еще не успели.

Найти бы его еще.

Кимоно

Кого ни спрашивал – многие хотели бы, чтобы у них был отец, который бы их слушал, постоянно водил на всякие мероприятия, брал бы с собой на рыбалку и работу. В общем, чтобы он обращал внимание.

Мне с этим повезло. Когда мне исполнилось пятнадцать, папины путешествия стали длиннее, и те две недели отдыха, что он давал себе в Праге, были целиком посвящены мне.

Есть такие отцы, за которыми глаз да глаз. О чем он молчит – я никогда не знал, но был уверен, что одичавший в море пёс требует проводника в большом городе, и я с гордостью принимал на себя роль любящего и понимающего сына. Потому некоторые выходки моего отца могли простить только самые близкие.

С мамой он разошелся достаточно быстро, еще до моего рождения. Ну, такое часто бывает у кобелей. Меня-то он взял к себе потому, что я случайно стал говорить. Моя мама этим талантом не отличалась.

Ну так вот. Папа же у меня был контрабандист. Кроме одежды он еще возил мыло, розовых крабов, красных крабов, русский дух, красную ртуть и любой мифический предмет, который у него можно было заказать и который бы он обязательно привез. Ведь любой говорящий пёс – он волшебник. А любой волшебник всегда слегка не в себе.

– Смотри на мое новое кимоно, Юсти!

Он даже бороду себе сделал, как у японца. А вместо вакидзаси^[1] взял кухонный нож.

Когда папа в прыжке попытался разрезать грейпфрут, я понял, что отец на твердой суше становится немного сумасшедшим.

--">