Богуслав Когут - Калина

подтверждают.

А. Ермонский

КАЛИНА

ПЕРЕВОД Э. ГЕССЕН

I

Двойной ряд стройных березок возвышался над молодым сосняком, защищая его от ветров, почти непрерывно, весь год напиравших с запада, где простиралась обширная вырубка, засаженная деревцами, едва заметными среди разросшегося бурьяна. С юга сияло солнце, лучи его падали на голову лежавшего на земле человека, а тело прикрывала зыбкая, колеблющаяся тень берез. Туланец лежал распластавшись, словно его бросили с высоты, на помятой траве чернели пятна крови, смешанной с землей, и совсем рядом — глубокие следы кабаньих копыт.

— С чего вы взяли, что это волки? — спросил Матеуш. — Кабан, громадный кабан, а вовсе не волки.

— Кабан не бросается на человека, — ответила Моника обиженным тоном. — Никогда такого не бывало.

— Раненый, говорят, бросается, — возразил ее отец. — Будь это волк, он перегрыз бы горло.

Матеуш догадывался, что произошло. Туланец и его сын Феликс охотились тайком, подстрелили кабана, и тот кинулся на них. Молодому удалось убежать, а старик не успел. Матеуш не раз уже предупреждал Феликса, говорил, что запретный промысел рано или поздно приведет к беде. Такой беды он, конечно, не ждал, просто думал, что Туланца поймают настоящие охотники, сдадут в милицию и его посадят за браконьерство и недозволенное хранение оружия. Но Феликс даже слушать не хотел — никакого, мол, оружия у него не было и нет, браконьерством он сроду не занимался, а на тех, кто болтает зря, он подаст в суд за клевету. Хвастливую самоуверенность Феликса и даже его неодолимую тягу к браконьерству еще можно было понять, но то, что Феликс бросил старика и вел себя как ни в чем не бывало, — это просто не умещалось в голове. А может, он действительно ничего не знал, может, старик охотился один, но тогда ружье было бы при нем. И если даже кто-то успел унести его, то в карманах остался бы хоть какой-нибудь патрон, какой-нибудь след. Значит, в тот момент, когда кабан кинулся на старика, Феликса не было рядом, и пока он подбежал, все было кончено. И тогда Феликс смылся, не оставляя следов: отцу уже все равно не помочь, а зачем к одному несчастью добавлять другое и садиться в тюрьму за хранение оружия? Матеуш был совершенно уверен, что все именно так и произошло. Он не стал спорить с лесником Гловацким и Моникой и молча смотрел на серое, сморщенное еще сильнее, чем при жизни, лицо покойного с седыми торчащими усами. Ему вспомнился отец, ровесник Туланца и его соратник по первой мировой войне — они вместе сражались на итальянском фронте в рядах армии императора Франца-Иосифа. Матеуш в детстве любил слушать рассказы о боевом прошлом, за которыми два воина Австро-Венгерской империи коротали долгие зимние вечера. Матеуш даже слегка завидовал этим воспоминаниям и никак не мог представить себе, как выглядели отец и Туланец в мундирах прежней, чужой армии. В то время Туланец был в их семье своим человеком, Матеуш звал его крестным, но потом, уже после смерти отца, он изменился, стал каким-то чужим, жадным, его никто не любил. К тому же он был неисправимым браконьером, что тоже было немаловажно с тех пор, как Матеуш поступил на службу в лесничество, на казенные хлеба, как презрительно говорили Туланцы. Отец, умерший пятнадцать с лишним лет назад, остался в памяти Матеуша молчаливым, грустным, вечно озабоченным, но сын не забыл, что его доброго старика роднили с Туланцом не только общие фронтовые воспоминания, но и общие вкусы и привычки; они не раз вместе охотились в барском лесу, это Матеуш очень хорошо помнил, но тогда в этом не было ничего дурного, это было не браконьерство, а настоящее мужское занятие, в котором преуспевали далеко не все; в ту пору Матеуш не только не осуждал отца и Туланца за их страсть к браконьерству, но, напротив, от души желал им удачи, мысленно сопровождал их во всех походах и потом с наслаждением лакомился мясом косули, которое жарили тайком в большой кастрюле, засунутой в печку прямо на раскаленные угли. Это было довольно крупным событием, и Матеуш, как и остальные члены семьи, знал, что об этом не следует болтать и хвастаться. Матеуш не раз думал о том, кем стал бы его отец, будь он жив: таким же вечным браконьером, как Туланец, или настоящим охотником? Он не мог ответить на этот --">