Игорь Борисович Гатин - Батарея,подъем!

Игорь Гатин

Батарея, подъем!

Часть I
Холод
– Батарея, подъём!
Зычный голос оставался на периферии сознания и почти не мешал
разворачиваться неотчётливым, но приятным событиям. Почему-то было
очень важно прояснить некое обстоятельство, и всё шло к тому, что
ситуация вот-вот разрешится наилучшим образом. Но дробный перестук,
напоминающий топот множества копыт, сварливо вмешивался в
происходящее, не давал сосредоточиться, пока окончательно не
выдернул его из глубокого, уютного, «гражданского» сна.
Реальность была отвратительна. Длинные шеренги железных
двухъярусных кроватей. Узкие проходы между ними заполнены
суетливыми фигурками в белых нательных рубахах и подштанниках.
Тусклый свет. Тяжёлый, спёртый воздух, наполненный испарениями
множества тел, с резкими нотами свежей кирзы и портянок.
Угловатые фигуры, торопливо облачаясь в зелёное, спешно выдирались
из узких межкоечных пространств и, задевая друг друга и сталкиваясь,

вливались в широкий, ярко освещённый центральный проход. Бледные,
острые лица, торчащие уши на стриженых головах, очумелые, испуган
ные глаза – он в армии…
Чувство безысходности и неотвратимости происходящего глухо засело
где-то глубоко внутри. Оно пришпоривало, заставляя судорожно
натягивать зеленоватомышиную форму – штаны-галифе и ещё не
обтёртую, ломкую гимнастёрку со множеством блестящих золотых
пуговиц – на каждой пузатая латунная звезда с серпом и молотом.
Толстые пуговицы не лезут в узкие, свежие прорези – чёрт с ними, потом
застегнём. Теперь портянки, как их там наматывать? А ладно, сунем пока
в глубокие карманы галифе, где может поместиться по тому «Войны и
мира», а босые ноги – в грубые, жёсткие сапоги. Ремень в руки, и – в
строй. Быстрее, быстрее. Успел!
А там что такое? К центральному проходу с межкоечной периферии
вылетело огородное пугало – внизу маленький щуплый киргиз в
расстёгнутой гимнастёрке и с сапогами под мышкой, на подгибающихся
ногах и с диким выражением в вытаращенных, но всё равно узких глазах.
На нём, то есть у него на плечах, – двухметровый эстонец Тамм, крепко
вцепившийся в стриженую голову киргиза.
– Становись! – багровея лицом, ревёт старшина. – Равняйсь! Смир-ррна!
Какой там! Новобранцы продолжают лихорадочно застёгиваться,
толкаясь и суетясь. Сержанты надрывают глотки и щедро раздают пинки
и затрещины. И кажется, что нет ничего важнее на свете, чем вёрткая,
упрямая пуговица, не желающая входить в тугую, неразработанную
прорезь…
Не добежав двух шагов до строя, рухнул киргиз, а с ним вместе и
угловатый, долговязый Тамм. Словно огромное членистоногое, дробно
застучал эстонец по натёртому мастикой полу своими жёсткими
конечностями. Даже суровое, обветренное лицо старшины, молдаванина
Визитиу, невольно разгладилось и изобразило ухмылку. Разбуженный,
но не проснувшийся Тамм спрыгнул со своего второго яруса прямо на
судорожно застёгивающегося Эркенбаева, а тот, движимый лишь
паническим страхом опоздать в строй, рванул к центральному проходу,
не обращая внимания на свалившееся препятствие. Эта комичная
ситуация спасла батарею от неминуемой расправы.
Они бегут. В строю. Как всегда. В армии всё происходит в строю.
Шеренги по четыре. Впереди костлявая спина Арвидаса Петраускаса в
пузырём надутой гимнастёрке. Справа крепко сбитый Вартан Арутюнян,
сзади невозмутимый Шерзод Халилов. Слева тяжело дышит и багровеет
пока ещё круглым лицом Боря Груздев. Вокруг темнота и ледяной ветер.
Над головой прозрачное чёрное небо и холодные равнодушные звёзды.
Таких звёзд не увидишь в городе. Они яркие, и их очень-очень много.

Иногда они дрожат и подмигивают. Но не тебе. А кому? Неизвестно…
Они слишком холодные и равнодушные, чтобы подмигивать живому.
Спорт и физические нагрузки давно стали неотъемлемой частью его
жизни. Но этот бег в строю с последующей зарядкой – ни то и ни другое.
Это какое-то иррациональное, коллективное жертвоприношение
злобному богу по имени Устав. Нечто напоминающее шаманский обряд с
неочевидными целями. Они мёрзнут до одури. Замёрзли руки, ноги, уши,
сопли в носу. Зачем? Почему? Кому это надо? Впрочем, никого не
интересовало мнение рядового Романова на этот счёт. И это первое, что
он усвоил, но никак не мог внутренне согласиться: в армии есть только
одно мнение – командирское. Оно же – --">