Сергей Николаевич Синякин - Горькая соль войны

— Это я, — холодея от нехороших предчувствий, сказала Зоя.

— Я товарищ Тимура, — сказал гость. — Вы только успокойтесь, так бывает…

Он поднял голову и посмотрел Зое в глаза.

— Сбили его, — сказал он. — Я видел, как он падал.

Зоя смотрела на него сухими, непонимающими глазами.

— Он у командира полка «фоккера» снял, — сказал летчик. — Там такая мясорубка в небе была, никто даже не заметил сначала, как Тимура срубили.

— Зайдете? — сказала Зоя. — У нас сегодня щи суточные. Мать наварила.

— Я лучше пойду, — сутулый еще тверже оперся на палку.

Наверное, он сейчас думал, какая Зойка бездушная, другая бы в крике зашлась, а эта стоит, слезинки не проронит. И еще на щи в дом приглашает! Может, он уже даже жалел, что пришел к ним в дом. А Зойка просто не понимала, что он ей говорит. Она вся закаменела, и душа не принимала чужих слов, как не впитывает трава утреннюю росу.

Летчик ушел, спотыкаясь на неровностях улицы, а Зойка вернулась в дом и увидела напряженную мать, которая смотрела на нее незнакомыми глазами.

— Я тебе говорила! — сказала слабым голосом мать. — Говорила я тебе!

И они обнялись и заревели в голос, и плакали долго — пока сил у обеих хватало. У матери тоже были тайные причины для слез — еще месяц назад она получила похоронку на мужа и Зойкиного отца, но все не решалась показать ее дочери.

А Зойка присела, чувствуя, как томительно сосет тело пустота под ложечкой. Она была еще глупа — семнадцати не исполнилось, а потому не понимала, что никакая это не пустота, а наоборот: в теле ее уже зародилась новая жизнь и пока еще неясными сигналами давала о себе знать. Она сидела, смотрела на плачущую мать и думала, какое это счастье, что она сохранила письма Тимура, ведь теперь выходило, что пока они будут целы, Тимур останется с ней.

Тогда она не знала, что это уже навсегда.

Берег левый, берег правый…

С правого берега, где дорога шла между двух меловых гор, шла нескончаемая колонна машин и пехоты. Налетающие немецкие самолеты вносили панику на дороге, понтонные мосты, наведенные саперами, качались на волнах, поднятых взрывами авиабомб.

Стояла жара.

В царившей суматохе фильтровать людей было сложно, но заградотряд со своей задачей справлялся. Паники на переправе заградотряд не допускал, особо подозрительных отсеивал и направлял в комендатуру, окруженцев, выходивших из боев поодиночке или малочисленными группами, собирал на фильтрационном пункте, где из них формировали новые взводы и роты для того, чтобы сдержать рвущихся к Сталинграду немцев.

Капитан Аникудинов, командовавший заградотрядом, и сам бы объяснить не мог, почему он вдруг обратил внимание на молодого подполковника с забинтованной головой, которого несли на носилках два грузина из рядовых. И кровь проступала сквозь бинты, и полевая форма указывала на то, что не отсиживался подполковник в штабах, а вот что-то толкнуло Аникудинова, и он жестом приказал грузинам остановиться.

Документы у всех были в порядке.

— Снимите бинты! — распорядился капитан и жестом подозвал санинструктора. — Боец, замените подполковнику повязку!

И наткнулся на пристальный взгляд подполковника. Так смотрят в ожидании смерти.

Раны под бинтами не было.

Грузины попятились, надеясь затеряться в неожиданно сгрудившейся толпе, но их вытолкнули вперед. Редкие возмущенные крики, перемежаемые затейливым матом, стихли, и сейчас все смотрели на Аникудинова, ожидая от него дальнейших действий.

Тишина была недоброй, Аникудинов понял, что если он сейчас не предпримет решительных и беспощадных мер, солдаты разорвут его вместе со струсившим подполковником.

— Встать! — приказал Аникудинов и расстегнул кобуру.

Глаза у подполковника были как у загнанного животного, они быстро наливались слезами, и подполковник часто моргал, пытаясь стряхнуть слезы. Он хотел что-то сказать, но голос его не слушался, и тогда подполковник встал у воды, бессильно опустив руки, неотрывно и жгуче глядя на капитана, словно взглядом хотел вымолить прощение. Щека у него дрожала.

Аникудинов зачитал приказ, которым руководствовался заградотряд и который требовал беспощадности к дезертирам, паникерам и трусам, вскинул «ТТ», и сухой выстрел подвел итог еще одной неудавшейся жизни.