Евгения Михайлова - Воскреснуть после любви

Евгения Михайлова Воскреснуть после любви

Все персонажи и события вымышленные

Даша

Дашины пальцы ласкали бумагу. У неё сейчас нежная кожа рук, она ощущает не только невидимую шероховатость поверхности, ей кажется, что она гладит каждую букву. И аромат открытых страниц… Он то ли есть, то ли это дивное настроение, которое зарождается от самого сладостного контакта. Даша знает этому цену. Неслыханную цену разлуки. После смерти главной части мозга, после небытия самых тонких чувств. После казни по приговору любви.

В эти снежные пасмурные дни новогодних каникул к Даше вернулось ощущение чуда из глубокого детства. Лишь тогда, в той дали, рождались чудеса. Они закончились стремительно и сразу. А тогда, дома, в атмосфере любви, в тёплой, хвойно-мандариновой смеси, был чудесный час. Когда гости уходили, родные закрывали двери своих комнат, и Даша оставалась наедине с тем, что ей положили под ёлку.

Она прижимает к груди и лицу куклу, шепчет ей слова любви в нежное, прозрачное ухо под прохладными локонами. Она восхищённо рассматривает какие-то кофточки, юбочки. Всё кажется ей чудом. Она всё любовно раскладывает на низком столике, чтобы смотреть на сокровища ночью с кровати. А затем бережно, благоговейно берёт самое драгоценное, самое желанное. Она несёт новую книгу на свою подушку. И прежде чем открыть её, Даша влюблённо рассмотрит каждый штрих и цвет на картинке обложки. Если там есть лицо, она коснётся его губами и запомнит на всю жизнь. А потом ляжет, включит ещё одну настольную лампу и отправится в свой счастливый мир.

Родители разрешали Даше читать в постели и по ночам с четырёх лет. И дарили ей не только детские книги. Был другой критерий: хорошие.

— Когда человек хочет читать, — говорил папа-учитель, — запрещать ему это делать — тяжелейшее и несправедливое наказание. Если зрению суждено испортиться, для этого найдётся тысяча причин. И нет ни одной причины, которая может позволить взрослым отобрать у ребёнка книгу, его и только его мир. Ребёнок непременно должен открыть его сам.

Вот Даша и открывала свой мир в блаженном детстве, в горячей юности, в суровом и беспросветном походе под названием женская жизнь. Книги не сгорали ни в кострах страсти, ни в пожарах её потрясений и войн, ни в тягостном мороке протеста против жизни в принципе. Ох, как часто Даше не хотелось жить! Ни жить, ни пить, ни есть, ни видеть свет за окном. И тогда она зажигала лампу в ночи, и распахнутые страницы отпускали её бедное сердце на свободу. Там она дышала, плакала и смеялась даже тогда, когда в собственной жизни кончались силы, слёзы и голос.

Никогда она даже не могла предположить, что её могут лишить главного, единственного спасения. Кто-то как-то и почему-то. Но это случилось. Наступил день «Ч», и книги умерли рядом с ней. Стали желтеющими рядами скованных переплётами бумаг. Даша не ослепла: она просто перестала видеть текст. Буквы видела, а текст нет. И ни малейшего отзвука в себе. Тогда же она перестала смотреть фильмы. Стали пустыми словами мастерство режиссёра, игра актёров. Они сами стали пустыми местами. Даша видела лица, слышала голоса, но то была лишь мёртвая, условная, посторонняя, никому не нужная суть.

Вот когда она пошла по своему, тщательно для неё выбранному аду — пустота, глухота, выжженный кусочек пространства вокруг и распятое одиночество с вырванным сердцем.

Даша подошла к окну, раздвинула шторы. На широком подоконнике на фоне ночных фонарей уже несколько дней у неё живёт маленькая еловая веточка в красном горшочке, с бантом и одним большим бордовым шаром. Первая её личная, собственная ёлка. Она попросилась в руки в магазине. Стояла на витрине между яблоками и гранатом. И так вдруг напомнила о счастье, что Даша больше не стала ничего покупать. Заплатила на кассе сто пятьдесят шесть рублей и понесла в ладони домой ёлочку. Она сделала себе подарок и запомнит его навсегда.

Даша повернулась к столу, налила в бокал розовое итальянское шампанское и продолжила праздновать своё воскресение. Ему уже три дня. Крошечная, яркая, ослепительная вечность после мгновения чёрного горя и тяжёлого сна длиною в пять лет.

Пустота за окном вокруг дома тоже ожила, задышала, прильнула участливой ночью к окну. Месяц заглянул в лицо. И мигнул, кивнул: не бойся. Иди дальше, открывай шире глаза, лови звуки. И выпусти из застенка память. Пусть тоже оживёт. --">