Ольга Игоревна Брагина - Аппликации

class="book">лодость утекла – теперь пора подумать о жизни, взаймы нам дают со скрипом, Любовь Николаевна строчит юбки, по пятницам ходит в обком, идет и читает

Есенина, улыбается встречным липам, представляет себя то кошкой, то белень-

ким голубком. Михаил Никифорович каждый раз провожает ее удивленным

взглядом, каждый человек может написать хотя бы одну книгу, один неболь-

шой гроссбух, он понимает – однажды все будут рядом и никак нельзя будет

выбрать лишь одного из двух. Любовь Николаевна, ну обернитесь, перестаньте

читать о березах, о том, что душа проходит – куда ей тут проходить, душа спо-

тыкается на углу, ей нужен укромный посох, а может быть – нить Ариадны, клу-

бок и махровая нить. Михаил Никифорович думает, что ей нужно записаться

на курсы шитья, или нет – связать ему свитер из этой махровой нити, подарен-

ной с умыслом, Любовь Николаевна спит, он продумал все свои мысли, потом

их поспешно вытер – процесс мыслетворчества пробуждает недюжинный аппе-

тит. Утром Любовь Николаевна надевает платье из бежевого кримплена, сторо-

нясь людей из провинции, идет за батоном в нашу boulangerie, читатели шепчут-

ся – платье ее не достает колена, но все-таки нет – говори, как всегда, говори.

Аптекарский

огород

5

Poison Ivy

Закройте ей лицо поскорее – ведь путь не близок, через сорок дней у нас мо-

жет быть новый герцог и всё зачтется, уже сейчас несут кипяток, приносят две

сотни мисок, я пытаюсь не думать в рифму, хоть редко, но удается. Герцоги-

ня Малфи была ребенком, читала Экклезиаста, что всё течет и меняется, в Тем-

зе плывут сосуды, иногда роняла закладку, нет, это так нечасто, мэр велел выру-

бать осины – деревню дерев Иуды. Она сидит под самым разлогим деревом, ду-

мает – яблони редко встречаются на пути, но тяготений сила велит открывать ка-

литку, и скрипнет ветка, всё-таки зря никого ни о чем не просила, особенно гер-

цога – тем вот надел на Стрэнде, золотая цепь, горностаевый плащ с отливом, а

тебе миллиона строк, дорогая Венди, не хватает для счастья, задумайся о краси-

вом. Ты зайдешь к нему, отравив кинжал в соседней аптеке, поцелуешь в лоб, в бессмертье толкнув собрата, и, наверное, Бог о смерти, любви, человеке ино-

гда вспоминает, но как-то так виновато. Закройте ей лицо поскорей, иначе уви-

дят дети, и какие-то карлицы тихо всплакнут в подолы, и тисненый том поднесут

королеве Елизавете, выходящей во сне в Венеции из гондолы.

6

Poison Ivy

Мосты и туманы

Тушинский вор собирает пепел и шепчет: «Не обессудьте, сегодня ветер не

западный, ртутный столбец завис». Марина выводит старательно: «Что мне Мо-

сква, я же – кукла Тутти, зачем так ярко горишь, словно лилия Флёр-де-Лис». За

нею пришел околоточный – вот вам моя веревка, они ведь ворвутся – в родном

безмолвии не пощадят. Мой добрый пан, я же вижу, как вам неловко – возьми-

те рубль серебром для своих щенят. Я выйду к ним и прочту что-нибудь из но-

вых, мой первый муж был дьяволом, этот – нет, на казнь всегда приходят в чу-

жих обновах, он тоже умер, значит, уже поэт. Мой сын читал “Te Deum” и дет-

ский лепет мешал мне купаться в мести, теперь она все падежи и склонения так

закрепит, что не отцепишь больше, моя вина. Мой добрый пан принесли нам

прибор и мыло, чтобы не очень долго идти ко дну. Я напишу им: «Всё это тоже

было, и не вините больше меня одну». Скоро подует ветер другой, и пепла здесь

не останется больше – одни следы, но от горения яркого я ослепла и докрича-

лась только до немоты. Можно ведь многоточием напоследок всех нерожден-

ных заживо обелить? Я открываю глаза, вижу красных деток, кровью помазан-

ных править и кровь пролить. Но господин Загоскин закроет тему, мне в поста-

новке оперной места нет. Добрый мой пан, положите побольше крему, это мог

быть совсем не плохой балет.

Мосты и туманы 7

Все любят сыр

Крошечка-ховрошечка знает – все барышни пишут стихи и играют на фор-